В первый раз я страдал из-за женщины, когда мне было четыре года. Странно, правда? Дети вообще странные существа. Как только меня приводили в детский сад, первое, что я делал, – искал взглядом уборщицу. Это была юная девушка, похожая на обнаженных Модильяни, хотя, разумеется, в те годы я не рассуждал в таких категориях. Мои фантазии и мечты, связанные с ней, были постоянными и однообразными: мы с ней играем, катаясь по земле, и в конце один из нас садится на живот другому. Фрейда я тоже прочту намного позже.

Однажды утром у меня внезапно сильно разболелся живот, желудок или печенка, я не мог толком описать, что со мной. Я был бледен, лицо кривилось от боли, и было решено отвести меня в ближайшую больницу. Но никто из воспитательниц не имел права покинуть остальных детей, так что сопровождать меня отправили ее, уборщицу. Я до сих пор помню счастье от той прогулки за руку с ней. Я чувствовал себя на седьмом небе, несмотря на боль. Которая, кстати, может быть, именно по этой причине, полностью прошла к нашему приходу к врачу. Короче говоря, меня с позором прогнали.

На обратном пути она все время ныла, что я заставил ее терять время. Ее рука, сжимавшая мою, теперь была грубой, а не как раньше – мягкой, готовой прийти на помощь, а походка – дерганной от злости.

Огорченный этой переменой, я решил, что она больше не стоит моих мечтаний.

Думая сейчас об этом, я смеюсь над собой, но то трагическое чувство, что я испытал, я помню до сих пор. Это было понимание того, что женщина, как богиня, когда ей заблагорассудится, дарит любовь, сочувствие, помощь или их отбирает. А мы, смертные, стараемся, как можем, объяснить это, но у нас мало что получается.

Может, мне полегчает, если я приму душ?

Как бы то ни было, все свои детские травмы я давно забыл. Как и героинь моих долгих и кратких романов. Всех, кроме Чечилии. Но сейчас мне совсем не хочется думать о ней.

Болезненная пустота в душе, возникшая с отъездом Аделы, все увеличивается и заполняется давним прошлым, казалось бы давно забытым, и будущим, в котором я абсолютно не уверен. Мне известен всего один способ избавиться от этой жизненной боли. Я беру телефон:

– Привет, Карло, не отвлекаю?.. Да, такова жизнь… Полно работы, не продохнуть! Можем поправить. Как ты смотришь на то, чтобы собраться у меня сегодня вечером… хороший гриль… все те же, кого ты знаешь?..

Обмен короткими комплиментами. Набираю следующий номер.

Лео с мрачной физиономией появляется в семь вечера с Да Винчи, спящим в новой сумке-переноске цвета черный металлик, не то что моя холщовая торба. Мне жаль зверька, такого несчастного в этой мобильной клетке.

– Это не сумка, а внедорожник, – хмыкаю я, пока он вынимает хорька и закрывает форточку во двор, чтобы тот не сбежал. – Учти, ему еще нет восемнадцати![20]

– Не чета твоему жуткому мешку, на который даже глянуть противно, – огрызается он, и по голосу я слышу, что мой друг не совсем трезв.

Это было понимание того, что женщина, как богиня, когда ей заблагорассудится, дарит любовь, сочувствие, помощь или их отбирает.

Пошатываясь, он идет к столу, где я разложил заготовки для гриля: пакеты с мясом и зеленью, стакан, где в оливковом масле вымачивается розмарин. Стол выглядит как в телепрограмме о кухне, которую я видел по какому-то каналу.

– Чем занят? Судя по количеству провизии, ждешь компанию русских?

– Да нет, придут те, кто обычно, устроим барбекю.

– Твою мать, Луис, только не сегодня. Я так хотел побыть в одиночестве.

– Я знаю. Поэтому и решил устроить барбекю.

Лео открывает рот, чтобы возразить, но передумывает.

– Пойду приму душ, – ворчит он и исчезает в своей берлоге.

Четыре часа спустя со второй бутылкой мерло в одной руке и панино с жареным мясом – в другой он флиртует с Доротэей, невестой Паоло, грациозной, но чересчур зажатой брюнеткой, которая заведует отделом печати в небольшой фирме, записывающей пластинки и компакт-диски. По периметру нашего узкого садика, граничащего со стройкой, толпится человек двадцать наших друзей, которые едят, пьют и болтают друг с другом.

Половину пригласил я, другие приперлись сами. С нашими импровизированными вечеринками так всегда. Паоло помогает мне жарить мясо и со снисходительной улыбкой следит за Лео, который с шутливой галантностью стоит на коленях перед его девушкой и рассказывает ей что-то забавное. Оба смеются. Паоло – первый красавец в нашей компании, рост за метр восемьдесят, фигура атлета, темно-зеленые глаза. Я никогда не видел, чтобы он ревновал своих девушек. Они не давали для этого повода, по крайней мере Доротэя. Скорее наоборот, если быть откровенным.

– Лео в прекрасной форме, – улыбается Паоло.

– Еще в какой, – улыбаюсь в ответ я.

Хотя я прекрасно знаю, что для Лео сегодняшняя вечеринка аукнется утренним кошмаром, тем не менее я доволен, что отвлек его хоть на время от черной меланхолии.

Мануэла подходит сзади и прижимается ко мне.

– Я могу поцеловать повара? – спрашивает она.

– Нет, повару и без того жарко, – шучу я, но на самом деле мне не хочется целоваться с ней, и это меня смущает.

Я пригласил ее сегодня вечером с тем, чтобы она простила меня за то, что не отвечал на ее звонки, но, если честно, с тем, чтобы выкинуть из головы ее подругу.

– Но ты могла бы помочь повару. Разнеси по гостям это блюдо с мясом, – протягиваю я ей поднос. – И можешь принести повару стакан вина.

– Слушаюсь и повинуюсь, синьор! – покачивая бедрами, обтянутыми красной цыганской юбкой, она удаляется, мелко семеня ногами.

– Миленькая барышня, – комментирует Паоло. – И, кажется, не обременена большим интеллектом.

– Симпатичная, – соглашаюсь я.

– Симпатичная? Что это за категория такая? Скажи, ты ее трахаешь или нет?

Я гляжу на Мануэлу, которая ходит среди гостей, предлагая мясо, шутя со всеми, вызывая всеобщее восхищение. Подходит к столику, где стоят бутылки с вином и бумажные стаканчики, наклоняется и наливает в один из них красное вино. Юбка натягивается на ее ягодицах. Выглядит здорово.

– Трахал, – отрезаю я.

Чуть за полночь, когда в жаровне угасают угли, большая часть гостей, как обычно, собирается вокруг Лео, который играет на гитаре. Хором затягивают «Маргериту» Коччанте[21]кто во что горазд, не особенно следуя оригинальному тексту. Остальные разбрелись по садику и мастерской. В нормальном настроении и я бы пел вместе с остальными, но сегодня я предпочитаю наблюдать за пришедшими, сидя на земле и прислонившись спиной к стволу каштана. У меня странное ощущение, что я присутствую на последних репликах спектакля.