– Для меня – да. Это связано с работой… Что ты делаешь на полу?

– Играю с Да Винчи. Чтобы он не чувствовал себя брошенным и не устроил бедлам в мастерской.

– Уж лучше бы устроил бедлам, так я хотя бы проснулась.

Я встаю и делаю шаг к Еве как раз в ту секунду, когда Да Винчи выскакивает из тени, и я наступаю ему на хвост. Он визжит от боли. О, господи, может, прав Лео, я – не самая идеальная нянька для хорьков. Наклоняюсь, чтобы взять его на руки. Он с немым укором смотрит на меня, но разрешает приласкать себя.

– Привет! – улыбается Ева и, протянув руку, гладит его по шерстке.

Да Винчи с удовольствием принимает ласку. Эта ситуация сближает нас. Неожиданно Ева останавливается и смотрит на меня. И я понимаю: она ни на мгновение не забывала о том, что было два часа назад.

Не знаю почему, но я ощущаю непреодолимое желание сделать для нее что-нибудь, дать ей понять, что я тот человек, которому можно доверять.

Нет, она не смущена, но обеспокоена. Думаю, она вспомнила, что у нее есть жених.

– Где у тебя назначена встреча? – стараюсь я простым вопросом снять возникшую неловкость.

– Далеко отсюда, на улице Кастель Морроне, – с печальной гримаской отвечает она. – Мне туда не успеть, даже если бы у меня были крылья.

– Кто бы он ни был, он не мог бы подождать тебя минут десять?

– Десять минут?! Ты шутишь? Отсюда дотуда городским транспортом почти час!

– А на мотоцикле скорее, – улыбаюсь я. – Я сейчас, а ты пока пошли ему эсэмэску, что опоздаешь минут на десять.

– Но…

– Никаких «но»! Я быстро.

Я иду к Лео, отдаю ему хорька и предупреждаю, что ухожу. Он с мрачной физиономией сидит на кухне: Адела ушла к подругам или, по крайней мере, так сказала и оставила его дома куковать в одиночестве. Это ее последний драгоценный вечер в Милане, последний, который они могли бы провести вместе, но такова уж моя сестра. Мне кажется, это ясное послание ему. Я хотел бы остаться и развлечь его, но должен отвезти Еву. Не знаю почему, но я ощущаю непреодолимое желание сделать для нее что-нибудь, дать ей понять, что я тот человек, которому можно доверять. И потом, Лео никуда не денется до моего возвращения.

– Мне очень жаль, дружище, – только и говорю ему я, дотронувшись до его плеча.

Он отвечает мне жестом, каким отгоняют мух.

– Вали отсюда, я позабочусь о Да Винчи, – говорит он грубо.

Пока мы несемся по внутреннему кольцу, Ева объясняет мне, что она собирается делать в кафе «Белле Авроре», известном как место встреч интеллектуалов, журналистов, издателей.

– Это будет интервью! – кричит она мне в ухо, положив подбородок на мое плечо, чтобы я мог слышать ее сквозь уличный шум. – Я должна поблагодарить за это твоего друга Колина!

– А разве не меня? – с наигранной обидой кричу я в ответ и сворачиваю на проспект ХХI Марцо. Там я пересекаю трамвайные пути и выруливаю на встречную полосу, чтобы объехать непонятную пробку.

– Это будет один журналист, знакомый Колина. Он увидел фотографии со съемок в моем магазине и пишет статью о миланских магазинах винтажа! – продолжает она, игнорируя мой вопрос.

Журналист, по-видимому, важнее. Ева называет известное приложение к крупной ежедневной газете, и я присвистываю. Ветер уносит мой свист.

– Он попросил меня дать ему интервью, чтобы посвятить основное место Wonderl… – Она не успевает закончить и визжит: – А-а-а-а! Трамвай!!!

Ее запах возвращает мне ее образ: нагая, опершаяся о край стола, дрожащая от вожделения.

Я успеваю свернуть на свою полосу перед самым носом несущегося на нас оранжевого трамвая. Но теперь за нами вплотную идет рейсовый автобус.

– Ты водишь, как сумасшедший! – кричит Ева. – Я потеряла лет пять жизни!

– Мне показалось, что это ерунда по сравнению с угрозой потерять пять минут такого важного интервью, – шучу я.

– Езда с тобой – прекрасная возможность потерять и то и другое разом!

– Это, конечно, не мое дело, но не мог бы этот журналист взять интервью у тебя в магазине? Это было бы гуманнее, чем заставлять тебя мчаться на встречу через весь город в девять вечера в среду!

– Я тоже его об этом спросила. Но он объяснил, что живет в том районе. Видимо, ему не с руки так далеко ехать!

Сказанное кажется мне малоубедительным.

– Настоящий репортер, – иронизирую я.

– Там еще будет Колин! – добавляет она.

Ну, тогда понятно, почему в девять вечера. Очко в пользу Колина, думаю я с некоторым спортивным интересом, но и не без досады, поворачивая налево, на улицу Фрателли Брондзетти. Еще две минуты, и я останавливаю мотоцикл перед двумя огромными светящимися витринами «Белле Авроре». Отгороженные питосфорами выносные столики перед кафе заполнены народом. В воздухе стоит тяжелый запах тлеющих смол, отгоняющих комаров. Впервые в этом году я чувствую этот запах, означающий, что лето на пороге, даже если пока только середина мая.

– Вот ты и на месте. И практически вовремя.

Она снимает шлем и протягивает его мне одной рукой, а другой взъерошивает примятые кудри.

– Я… в общем, спасибо, – говорит она.

– Не за что, это мой долг, – отвечаю я, пожимая плечами. – По меньшей мере раз в месяц я спасаю барышень, попадающих в трудное положение. Чтобы не терять формы.

– Для рыцаря без страха и упрека ты выглядишь не совсем обычно, – замечает она. – Я бы сказала, ты скорее смахиваешь на бандита.

Моя жизнь – изменчивая геометрия, с постоянной сменой лиц, которые то появляются, то навсегда исчезают из нее.

Я вновь убеждаюсь, как мне нравится эта ее быстрая реакция и манера пулять откровенными репликами, не заставляя меня ломать голову над тем, что она имеет в виду. Я ловлю ее руку, подношу к губам и получаю удовольствие от выражения изумления на ее лице.

– Я из тех, кто получает то, что хочет, – тихо говорю я. – И я никогда не обманываю. Ни в битве, ни в любви…

Ее запах возвращает мне ее образ: нагая, опершаяся о край стола, дрожащая от вожделения. Я рывком выпрямляюсь, подавляя в себе желание обнять и поцеловать ее прямо здесь, перед переполненным людьми заведением. Мне кажется, что через стекло я разглядел Колина, сидящего за столиком внутри кафе.

– До следующей среды, барышня в трудном положении, – прощаюсь я, прыгаю на своего боевого коня и даю газ.

Теперь передо мной проблема: чем занять оставшиеся дни недели. На часах немного за девять, и у меня нет особой охоты возвращаться ни домой, ни в мастерскую. Об утешении Лео позаботится Да Винчи. Я чувствую себя взвинченным, да и вечер слишком хорош, чтобы возвращаться в духоту четырех стен. Я мог бы заехать в «Пивную Ламбрате» и поработать там над некоторыми идеями сценария моего документального фильма. Или же в «Diana», подсобрать побольше материала по моей теме: некоторые женщины, из тех, кого я сопровождал, водили меня туда на аперитив.