Риполь не удостоил ее ответом. Что-то проворчав, он поднял вверх голову, и его непомерно толстое лицо расплывается в насмешливой улыбке.

– Ведьмы, ведьмы! – снова голосит несчастная сумасшедшая. – Я тебе покажу, тетушка Толстуха, ты у меня получишь, когда я тебя отыщу! Это ты их сглазила!

– А может, она и права! – замечает с усмешкой помощник алгутзира, а потом, с отвращением морщась, затыкает нос и орет: – Фу, как воняет горелым!

Томеу Агило сталкивается с ним в дверях.

– А ты что здесь делаешь?

– Я услышал шум и пришел помочь этим бедным женщинам, – отвечает Агило.

– Гляди-ка, что за добрый самаритянин наш славный Томеу, – ехидно произносит Риполь, отступая назад. – Чтобы я больше никаких криков не слышал! – распоряжается он.

– Но эта несчастная не в себе! – восклицает Томеу. – Я сказал, чтобы я больше никого не слышал, и в первую очередь – тебя! Все вы пройдохи, гадкие жиды!

Эстер Боннин повернула ключ в замке и на мгновение задержалась у двери, чтобы помощник алгутзира мог ее услышать:

– Ну что, дорогие, не пора ли нам помолиться деве Марии?

С молитвой на устах она вошла в кухню. Ее сестра, слегка успокоившись, грелась у очага.

– Ведьмы, ведьмы, – все еще бормотала она, но тихо, словно вторя на свой лад остальным женщинам, принявшимся читать «Аве Мария».

Риполь вскочил в седло.

– Вот проклятый ветер! – Пришпорив лошадь, он с угрожающим видом обернулся в сторону дома Вальсов и еще раз прорычал женщинам: – Не смейте снова устраивать галдеж, а не то вам не поздоровится!

Он отъезжает, но не успевает его лошадь сделать несколько шагов, как он натягивает повод и резко останавливается. Хотя сегодня и воскресенье, он воспользуется случаем и навестит Вальерьолу, потревожит его. Уже неделю назад портной должен был отдать готовый плащ, который Риполь у него заказал, но, как всегда, не выполнил обещание. Помощник алгутзира спешивается и стучит в дверной молоток. Никто не отвечает. Он стучит в соседний дом, к Полонии, которая, с тех пор как умер Шрам, отстрадавший неделю от жуткой боли в животе, сидит целыми днями дома одна: племянники хозяина не решаются заставить ее выйти на улицу. Риполь дергает молоток, стучит, колотит дверь ногами, но никто и здесь не открывает.

– Господи! В каких синагогах попрятались эти поганые евреи?! – нарочно громко говорит он, чтобы оскорбить тех, кто услышит. – Наверно, все собрались в огороде и готовят свою бурду. Вот уж я накормлю их салом!..

– Проклятые евреи! Убили нашего доброго Иисуса! – отзывается внезапно появившийся слуга Риполя. Он еще грубее и вспыльчивее хозяина, оттого что горбат и с ним всю жизнь обращались как со скотиной.

– Ну-ка пойди постучись в дом Дурьей Башки, – приказывает ему Риполь. – Я думал зайти завтра, но, раз уж я тут, разузнаю, сколько они дадут за мой старый плащ. И не разевай на него рот… Я знаю, ты положил на него глаз, да не про ослиный рот сладкий мед… Ну, вперед, Перот, растормошим их маленько… Давай, иди же!

Перот, кривляясь потешно, идет, а его горб похож на мешок за плечами.

– Поживей, поживей! – командует Риполь. – Ты что размечтался!

– Ну-ка, девочки, выходите… Давайте, живенько, поглядите, как чудесно сегодня, на дворе май… Никто не откликается, – сообщает Перот, сильно постучав в дверь, а затем как следует тряхнув ее.

– Ты что, думаешь, я оглох? Сам вижу, что нет никого, олух ты эдакий!

– Не иначе как пошли в синагогу, – восклицает Перот, стоящий возле лошади, которая нервно ржет и переступает с ноги на ногу.

– Да нет же, болван! Сегодня – нет. Они ходят туда по субботам. Но в одном ты прав: коли их нет дома теперь, когда вот-вот закроют ворота в город, это значит, они затеяли что-то недоброе, ох, совсем недоброе!!!

Еще сильнее разыгравшийся ветер поднял в воздух листья и пыль. Вторя его бешеным порывам, бьется медный колокол церкви Смоковницы, отсчитывая шесть часов. Те немногие горожане, что задержались на улицах, стремительно ищут пристанища. Риполь уже готов оставить свой пост, но Перот замешкался, прикрывая руками глаза от сора, гонимого ветром, и часовой едет дальше. Они уже у Квартеры, но вместо того, чтобы поехать в сторону «Банка д’Оли» или здания магистрата, вновь направляются к Се- желю:

– Так мы их застанем врасплох, – объясняет Риполь слуге.

Теперь на улице тишина. Только ветер завывает со свистом. Помощник алгутзира ведет лошадь шагом к Пласа Нова. Он намеревается доехать до Портельи и посмотреть, вовремя ли закрыты ворота, как положено. Вдруг раздается гул шагов, и около церкви Святой Евлалии они со слугой натыкаются на первую группу сошедших с корабля.

– Ого! – грозно кричит Риполь.

– Откуда это вы в такой час, как побитые псы?

– С причала…

– С причала? Вы гуляли на причале в такой ветер? И что вы забыли в Порто Пи?

– Случилось несчастье…

– Несчастье? Какое еще несчастье?

– У Айны Дурьей Башки утонул ребенок! – объясняет тетушка Толстуха.

– Так это сама мать его бросила в воду! – с усмешкой говорит Перот. – А где Айна? Где ребенок?

Никто не отвечает.

– Ладно, проходите, да поживей. Это все надо выяснить.

– Дайте нам добраться до дому, – просит Мария Агило, – а завтра все у нас выясните. Уже поздно, и мы так устали!

– Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, – отвечает Риполь, хорохорясь.

– Человек умер, и вы должны дать показания.

Дети заплакали. Женщины застонали, увидев, как помощник алгутзира вынул шпагу и пришпорил лошадь, чтобы броситься на них, словно волк на испуганное стадо.

– Мы – беззащитные, вот вы с нами и обходитесь так плохо, – говорит Мария Агило. – Но сейчас сюда придут наши мужчины.

– Да. Храбрые у вас мужчины! – зло смеется помощник алгутзира. – Рогатые черти, бесы хвостатые!

– Скажи это им! – советует тетушка Толстуха.

– Это ты мне будешь говорить, ведьма! – кричит Риполь. – Помалкивай, а то как бы тебе не сгореть живьем на костре! Хорошо будешь пылать, ты ведь сплошной жир!

– Ну, ну, тише, Риполь, нам и так досталось, – вступает в разговор жена портного, знавшая Риполя еще ребенком, когда его отец, седельщик, держал мастерскую в их квартале. – Успокойся, ты сам не знаешь, что говоришь.

– Не знаю, что говорю, кума? Еще как знаю! Только что свекровь Вальса кричала на всю улицу, что тетушка Толстуха – ведьма. Разве не стоит разобраться в этом, а, кума?.. И как громко кричала-то с крыши! И как ясно – про то, что вы все летаете…

– Где моя мать? – дрожащим голосом спрашивает Мария Агило. – Что вы с ней сделали? Если бедняжка совсем помешалась…