Дык Шин — пал смертью героя. Его начальник штаба выдал все, что знал, во Шин — герой! Схваченный коммунистами, он предпочел цианат калия позорному плену и страшным пыткам. Командование ЛЛДБ желает посмертно наградить капитана Шина высоким орденом республики, воздать герою все возможные почести. Мы представили его к «Кресту доблести». Его славная жизнь и мученическая смерть станут вдохновляющим примером для наших доблестных «красных беретов»!

— Понятно, полковник! — прервал Грант высокопарную речь. — С богом! Ура! Я не могу вам помешать причислить его к лику святых.

— Мы хотели бы, чтобы вы помогли нам, — в некотором замешательстве пояснил полковник. — Ваша аттестация, как командира сводного отряда, чрезвычайно важна для пас.

— Дудки! — отрезал Грант. — Мне понятно, зачем вам нужна легенда о герое-мученике капитане Шине и предателе-иуде Дыке. Согласен, что вам нужны герои, живые и мертвые, ибо армия без образцов для подражания то же, что армия без знамени. Но зачем вам нужно протаскивать в герои таких жалких трусов и мерзких палачей, как ваш капитан Шин? Этот заяц становился храбрым, как лев, имея дело лишь с безоружным противником. И самоубийство этого мерзавца я расцениваю как акт трусости: он просто бежал от возмездия. Да, да! Так что увольте!..

— Но разве во имя великой цели… — начал было растерявшийся полковник.

— Вы не Мефистофель, а я не Фауст, чтобы торговать своей душой, — прервал его Грант.

А утром, сразу после завтрака, заявился Клиф. Снова огненно-рыжий, на румяных щеках полыхают веснушки, новенькая форма с «фруктовым салатом» на молодецкой груди. За милю разит виски и распутством.

— Брось валять дурака, Джонни! — сразу пошел он в атаку. — Я не поверил, когда мне сказали… И это после всего того, что мы вместе пережили… Не будь свиньей! Я уже и ребятам сказал, Маку и Мэтьюзу, что ты не оставишь нас с носом, без орденов, без повышения в чине. Они не простят тебе этого, так и знай!.. Хочешь выпить?

Он вытащил приплюснутую бутылку виски из заднего кармана.

Грант отказался, мотнув головой.

— Я не понимаю твоей игры, Грант, — сказал Клиф напоследок командиру. — Знай, мне и ребятам она не нравится. Говорят, ты донкихотничаешь. Что ж, донкихотничай, черт с тобой, но не делай это за наш счет! Это такая война, Грант, что в ней даже благородный рыцарь вывалялся бы в дерьме по уши! И не время разыгрывать из себя героя в сияющих доспехах, когда где-то уже горит бикфордов шнур третьей мировой войны.

Он вышел, но тотчас же вновь заглянул в палатку.

— Послушай, Джонни, — сказал этот Казанова в чине первого лейтенанта, — я тут присмотрел одну четырнадцатилетнюю бэби, китаянку из Шалона, чайная роза, ну, просто китайская Лолита. Мегатонны секса! Выйдешь — познакомлю!.. Пока, старик.

Глядя Клифу вслед, Грант подумал, что он потерял боевого соратника и приобрел врага.

Почему он ни слова не сказал в отчете об убийство Клифом раненых «красных беретов»? Во имя прежнего товарищества, что ли? Или потому, что у него и так хватало неприятностей? Не молчит же он из страха перед Клифом! Хотя там, на той стороне, были моменты, когда он боялся за свою жизнь… И кому жаловаться? Полковнику Фолькстааду? Подполковнику Фонту?.. Да эти джентльмены поставят ему в пример Клифа Далласа Шермана!

Приближался день выписки из госпиталя.

Куда они пошлют его?

К этому времени он осознал, что всякая война за неправое дело неизбежно становится сразу четырьмя войнами, явными и тайными, горячими и холодными, наступательными и оборонительными: войной с противником, войной с союзниками, войной с начальством и войной против собственных подчиненных.

Он, капитан Джон Грант, умудрился поставить себя в такое незавидное положение, что мог погибнуть в любой из этих войн.

Выписка не радовала его, хотя он уже давно начал замечать, что кофе здесь отдает хлоркой, и вообще госпитальная жизнь, вначале казавшаяся райской, успела осточертеть. Все же он жалел, что врач признал его здоровым. Был бы шок сильнее, отправили бы на лечение в Штаты. Или бы совсем демобилизовали…

За неделю до выписки в палату ввалился пьяный Клиф.

— Ну как, Джонни? — спросил он, плюхнувшись на койку Гранта. — Надумал ты наконец переписать свой отчет? А то не знаю, как тебя, а нас собираются забросить вертолетами на оборону форпоста в самое пекло, в самое сердце вьетконговской территории. Это все из-за тебя, Джонни! Так и знай!

Грант не знал, как ему поступить. Мучительно искал выхода и не находил его. Теперь он внутренне соглашался с матерью и Шарлин. Не ту дорогу выбрал он в жизни. Будь он унтер-офицером, он отслужил бы свой срок, а потом, подобно Дункану, посвятил бы себя борьбе против грязной войны, против военщины…

Дональд Дункан… Грант все чаще думал о нем в эти дни первого настоящего морального кризиса в своей жизни. Дункан, «герой» вьетнамской войны, мастер-сержант «зеленых беретов», сражался восемнадцать долгих месяцев в самых гиблых местах Южного Вьетнама, тридцать два раза прыгал или высаживался в тыл Вьетконга, Дункан — кавалер «Бронзовой звезды» и других орденов. Перед самой демобилизацией командование представило его к «Серебряной звезде» и «Легиону заслуги», но теперь ему не видать этих орденов, потому что, демобилизовавшись, он стал выступать против «самой грязной и непопулярной войны Америки», сделался военным редактором «Рэмпартс», этого журнала воинствующих «голубей», пишет книгу, разоблачающую индокитайскую авантюру Пентагона.

«В конце концов, я решил, что все сплошная ложь. Мы не защищаем свободу в Южном Вьетнаме. Там нет никакой свободы, — смело заявил Дункан. — Мне пришлось прожить тридцать пять лет, провести десять лет в армии и прожить восемнадцать месяцев в личном соприкосновении с идиотизмом этой войны, чтобы понять это».

Так поступил бывший мастер-сержант Дункан. А подполковник Вэн не стал ждать демобилизации, не побоялся расстаться с погонами…

Как же поступит он, капитан Джон Улисс Грант-младший?

Бреясь электробритвой, он внимательно рассматривал себя в зеркале. На висках, когда он смыл краску, оказалась седина. У рта проступили новые морщины — отпечаток горечи, растерянности и страха. Лицо человека, побывавшего на том свете. На что способен человек с таким лицом? Неужели на повторение пройденного?

Он попытался посмотреть на себя со стороны. Джон Грант: наполовину жертва, наполовину палач; сын и пасынок Америки; ее цвет и ее позор; убийца поневоле, с несмываемой грязью на руках. Джон Грант: заложник своего времени; робот, бунтующий на коленях; трус, окатывающий сам себя кипятком презрения. Джон Грант: жалкая щепка, попавшая в сточную трубу века.

Когда же, Джон Грант, перейдешь ты от самобичевания к решительной борьбе? «Завтра, завтра, не сегодня»?! А душа уже