Мир слегка развернул свой стул в сторону Клемента, словно включая его в зону своего внимания, и время от времени поглядывал на него. Клемент, наклонившись вперед и упершись локтями в колени, напряженно прислушивался к разговору, который становился все более странным. Лукас, невозмутимо откинувшись назад, произносил свои реплики тихо и четко. С его желтоватого, узкоглазого и тонкогубого лица не сходило утомленное выражение, порой окрашиваемое слабым оттенком удивления, но показывающее непреклонность, свойственную жестокосердию, сдерживаемому в отношении надоедливого ребенка. В тот момент, словно воспользовавшись преимуществом короткой паузы, порыв ветра ударил в балконные двери, хлестнув залпом дождя, возможно даже с мелким градом, по дверным стеклам. Нахмурив брови, Мир глянул на аккуратно закрытые бархатные шторы, по которым пробежала легкая волна. Лукас передвинул настольную лампу вперед, чтобы она лучше освещала Мира, а его, напротив, скрывала в тени. Повозившись с макинтошем, Мир бросил его на пол. Клемент отметил, что сегодня гость явился в дорогом, сшитом явно на заказ костюме с жилеткой и элегантным зеленым галстуком.

Лукас продолжил все тем же спокойным тоном:

— Мне жаль, что вы имеете такие стойкие провалы в памяти. Мы же согласились, что не будет никакой пользы от привлечения к данному делу юристов или от возобновления судебного процесса. В любом случае, вам это совершенно невыгодно. Особенно после вашего недавнего признания относительно состояния ваших умственных способностей. Вам следует выбросить из головы такие идеи.

Улыбнувшись и подавшись вперед, Мир выразительно взмахнул руками.

— Да бог с вами, — удивленно произнес он, — у меня и в мыслях не было ничего подобного, до настоящего момента по крайней мере. Я согласен, что это чревато множеством утомительных неприятностей! Справедливость обитает не только в законном суде. Прошу, позвольте я оживлю в нашей памяти пару моментов, касающихся правосудия, этого почтенного и древнего понятия, определенного в моей книге, если я могу назвать ее таковой, крылатым выражением «Око за око, зуб за зуб».

Лукас, пристально следивший за гостем, отметил изменения в выражении его лица и жестикуляции.

— Вы что, еврей? — спросил он у Мира.

— Да. А вы?

— Не знаю, — после минутной паузы ответил Лукас.

— Как же так?

— Я был приемным ребенком. Я не знаю или не желаю знать, кем были мои родители.

— Понимаю… А он… — Мир на мгновение оглянулся на Клемента. — Да, естественно. Простите. На самом деле я почти уверен, что вы еврей. Да, почти уверен. Я узнаю…

Лукас, нахмурившийся на мгновение, прервал его, напомнив деланно равнодушным тоном:

— Вы говорили о реституции, но деньги вам не нужны, тогда я не понимаю, чего вы хотите, смею сказать, что вы сами не понимаете, чего хотите. Так что же я могу предложить?..

— Я поясню вам, чего хочу… исключительно справедливого возмездия.

— Бросьте, бросьте. Я ударил вас импульсивно, потому что вы испугали меня. Я же вызвал «скорую», убедился, что вам окажут помощь, моя расторопность и спасла вам жизнь, ведь я мог просто уйти и бросить вас там. Тогда вообще не возникло бы никаких нынешних проблем! Я заявил о своей ответственности, сделал признание в законном суде этой страны о причинении вам ущерба, и меня оправдали. Правосудие свершилось. За нечаянный результат моей импульсивной реакции я предлагал вам деньги ex gratia[44], по доброте душевной, из чистого сочувствия, если угодно, из жалости. Могу я предположить, что вы отмените ваше мелодраматическое требование о возмездии? Я ничего вам не должен.

Мир ответил не сразу, казалось озадачившись словами Лукаса. Он оглянулся на Клемента, потом сказал тихим, извиняющимся тоном:

— Вы не могли бы слегка отодвинуть лампу?

Лукас убрал лампу, потом демонстративно взглянул на часы и перевел взгляд на разложенные по столу бумаги.

— Я помешал вам совершить преступление, — продолжил Мир, — и ваша спонтанная реакция была, вследствие этого, тоже неким преступлением.

Лукас подготовился к такому повороту.

— Ни о каком преступлении и его последствии не может быть и речи. Дорогой мой, призываю вас говорить о том, что действительно случилось, а о не ваших гипотезах и фантазиях.

— Давайте разберемся, что я видел и что ваш брат подтвердил.

— Он ничего не подтверждал и, между прочим, в сущности, не является моим братом, хотя ему угодно использовать такую удобную терминологию. Вы получили тяжелую травму. По-моему, вы страдаете потерей памяти. Я не могу понять вас, мне нечего вам дать, и я не в силах помочь вам, извините.

Мир вновь оглянулся и посмотрел на Клемента. Клемент, предчувствуя его взгляд, изучал узор на ковре.

— Я спас вас от греха Каина, — сказал Мир, — а в ответ вы разрушили мою жизнь. Ладно, предположим, что на данный момент вы имеете один взгляд на это дело, а я имею другой. И давайте вернемся к моему предварительному и иррациональному понятию отплаты «зуб за зуб». Вы считали, что я умер. Возможно, я действительно побывал на том свете. Возможно, я и сейчас там. Но именно желание справедливости воодушевило меня и не позволило обрести вечный покой. Я отыскал вас ради собственного спасения. Я преследую вас, поскольку вы нужны мне. Мы навечно связаны.

Произнося последние слова, Мир поднялся на ноги. Он стоял, слегка покачиваясь, потом пробормотал тихим, напряженным голосом:

— Вы умышленно нанесли мне непоправимый ущерб и знаете это. Я желаю, чтобы вы понесли наказание.

Вспоминая этот странный разговор, Клемент понял, что в тот момент наступила кульминация действа. Небо за окнами стремительно почернело, комнату окутал полумрак, дождь, лишившись порывистой поддержки ветра, падал на землю с ровным тихим стуком. Настольная лампа освещала только письменный стол и руки Лукаса. Широкоплечая и застывшая фигура Мира в этом мраке казалась зловеще мощной и сверхъестественно высокой. Клемент тоже, словно проникнувшись чувством невольного уважения или тревоги, поднялся на ноги. Мир на мгновение повернулся к нему, и у Клемента мелькнула мысль, что голова гостя стала похожа на голову какого-то крупного животного, кабана, возможно даже буйвола. Мир, заметив, что Клемент также встал, улыбнулся, и его зубы блеснули, словно окруженные темной шерстью. Потом он вновь сел, и Клемент, осторожно перенеся свой стул немного ближе к столу, сел тоже.

Лукас помедлил, видимо ожидая очередных слов Мира, потом сказал, сменив саркастически спокойный тон на более задумчивый:

— В вашей книге, конечно же, говорится, что возмездие пребывает в руках Господа.

— Я являюсь Его орудием, — ответил с ходу Мир, словно поясняя нечто очевидное.

Изобразив недоумение, Лукас поинтересовался:

— Так чего же вы хотите? Вы хотите, чтобы мы устроили поединок?