— Каких же?

— Мне достаточно лишь написать письмо в газету, рассказав правду о том, что произошло той кошмарной ночью, включая ваше подлое намерение убить брата.

Клемент возмутился:

— Но он ведь не убил меня! Как же можно говорить, намеревался он или нет? Простое намерение еще ничего не значит. Нет, он ни за что не убил бы меня, я уверен!

— Очаровательно! — воскликнул Мир, — Интересное доказательство, и оно прозвучит на редкость трогательно в процессе дачи свидетельских показаний, хотя и будет воспринято как весьма легковесное. Так или иначе, давайте отбросим пока сослагательное наклонение. Я буду настаивать, что вы, профессор, имели такое намерение. Эта занимательная повесть вновь вернется в газеты, и ваш брат будет являться очаровательным дополнением к ней. Вся история ваших родственных отношений будет тщательно изучаться, публиковаться и искажаться фантазиями газетчиков. В результате вам придется либо признать эти обвинения, либо привлечь меня за клевету. Я затащу вас обратно в суд. Долго ли сможет продержаться там ваш славный братец, такой импульсивный в проявлениях чувств и не привыкший лгать? Его последняя возмущенная вспышка служит лишь примером того вреда, который он может совершенно нечаянно нанести вашему делу. Я говорил, что не нуждаюсь в деньгах, так позвольте мне сейчас банально признаться, что я чертовски богат. Я найму самых лучших и талантливых адвокатов, и они докажут, что вы лжете. И не думайте, что вам удастся избавиться от меня, покинув страну и спрятавшись, к примеру, в Америке. Мои высокооплачиваемые агенты найдут вас повсюду. Ваше спокойное ученое затворничество закончится, любимые книги, тихие библиотечные дни — все останется в прошлом. Я могу преследовать вас до конца жизни, могу с необычайной легкостью превратить все ваше существование в сплошное несчастье и довести вас до самоубийства.

Мир говорил спокойно и медленно, прозаическим тоном. Лукас, с напряженным вниманием ожидавший конца его речи, сказал:

— Если вы предлагаете мне некий выбор, то такой вариант, безусловно, не назовешь привлекательным. И если бы торг был здесь уместен, то я попросил бы вас принять отрезанную руку. Речь, произнесенная вами только что, как минимум предназначалась для того, чтобы превратить мою жизнь в смертельную пытку, в ожидание сокрушительного разоблачения или нападения затаившегося убийцы. Да вы, оказывается, склонны к терроризму! Мне плевать на шантаж. Я отвечаю, что меня не волнуют ваши угрозы. Я испытывал к вам некоторую симпатию и с удовольствием слушал сей риторический монолог, но поскольку вы наконец предстали во всей полноте своей ужасающей мерзости, то я не желаю иметь с вами больше никаких дел.

Резко встав из-за стола, Лукас выключил лампу.

— Клемент, проводи этого господина к выходу, — произнес он уже дрожащим от ярости голосом.

Клемент бросился вперед к Миру, по-прежнему спокойно сидевшему возле стола, и схватил его за рукав.

— Не уходите, пожалуйста, и прошу вас, скажите, что вы не намерены делать ничего такого, а просто хотели напугать его, пожалуйста, скажите, что вы ничем не хотите навредить ему…

Мир мягко освободился от Клемента и обратился к Лукасу:

— У вас красноречивый и талантливый защитник. Надеюсь, вы понимаете, как мало заслуживаете его преданности. Сядьте пока, святая простота, принесите поближе ваш стул, и вы, профессор, прошу вас, присядьте и умерьте гнев, я еще не закончил.

Клемент притащил стул и поставил его рядом с Миром. Лукас придвинул свой стул обратно к своим книгам и сел за стол. Только на мгновение он прикрыл рукой лицо.

— Следует пояснить, профессор и Клемент, что я также имею в виду еще один вариант развития событий. Я говорил раньше, что длительное и праздное времяпрепровождение позволило мне прийти к заключениям, часть из которых вам, возможно, будет интересно услышать. Совершенно необходимо, и вы, господа, конечно же, поймете меня, дать выход, озвучить, если угодно, те поистине ужасные мысли и образы, что терзали меня во время этого периода. Я не говорю уже о физических страданиях, которые я терпел и продолжаю терпеть, нам нет нужды говорить о них. Мне хочется, чтобы вы поняли, что натворили. Я также желал, естественная реакция, показать вам могущество, которым я обладаю, чтобы наказать вас. Но ближе к делу. Сейчас, пожалуйста, послушайте, я утомлю вас еще немного краткой автобиографией. Я был преуспевающим, но одиноким и, в сущности, не слишком счастливым человеком. Работа заполняла всю мою жизнь, успех в ней приносил мне удовлетворение. До сих пор я не стремился обрести счастье, полагая, что мне оно не суждено. Теперь я не в состоянии работать. Вы рассуждали как раз вполне резонно, советуя мне обратить внимание на область более возвышенных наслаждений. Почему бы мне благоразумно не заняться поисками счастья? Вынашивая планы мести, которые мне с легкостью удалось бы осуществить, я действовал бы как отчаявшийся грешник, и мои грехи, кстати, в итоге привели бы меня к гибели, к своего рода духовному самоубийству. Но даже такие отчаянные идеи блуждали в моей голове. Однако я также подумал, почему бы мне не воспользоваться своей властью, чтобы заставить вас или, скажем так, чтобы убедить вас поспособствовать созданию моей более счастливой жизни.

Во время этой речи Лукас, слегка развернув стул, сидел, глядя на зашторенные окна. Не поворачиваясь к Миру, он произнес устало, даже печально:

— Вы говорите нечто интересное. Не погубите это впечатление, с излишней патетикой давя на жалость. В любом случае, вы понимаете собственную уязвимость… Все ваши легкодостижимые фантазии и грешное отчаяние относятся исключительно к области возможностей. Вы должны также рассматривать удовольствие простой мести. Моя жизнь тоже не имела ничего общего со счастьем, и я, безусловно, не в состоянии создать его ни для кого другого. На самом деле в нашей ситуации это понятие кажется странным и неуместным. И вы справедливо намекнули, что удовольствие я могу вам доставить, только став вашей жертвой.

— К сожалению, — задумчиво произнес Мир, — меня больше заботит то, что еще я намерен сказать, поскольку это покажется вам странным. Надеюсь, я мог бы объяснить ситуацию более обстоятельно и подробно, но боюсь, у вас не хватит терпения выслушать меня, поэтому буду краток. Родители не подарили мне ни сестер, ни братьев, я рано остался круглым сиротой, так и не обзавелся супругой. Я никогда, грубо говоря, не имел успеха у женщин. У меня нет близких друзей, то есть просто нет друзей. И вот, долго ожидая вашего возвращения, я имел возможность в какой-то степени изучить ваших родных и близких, наблюдал и много размышлял об их жизни. Такое изучение оказало на меня крайне благотворное воздействие, оно поддерживало в нормальном состоянии мою психику и разум во время этого долгого и мучительного бездействия. Вас, — он повернулся к Клементу, — я нашел в телефонном справочнике, и вы привели меня к остальным, к тому человеку с серебристой шотландской овчаркой, к юноше в гипсе, к одной стильной даме, вероятно француженке, и к другим вашим друзьям, включая четырех дам, матушку и трех дочерей, которые…

Тут Клемент не выдержал и воскликнул: