Стараясь не думать об этом, я осторожно шагнула внутрь. Несмотря на то что мои отношения с матерью были непростыми, я не могла не испытывать жалости, глядя на ее покачивающееся тело.

На кофейном столике, как раз под двумя мертвецами, лежала записка, написанная маниакально аккуратным почерком моей матери, в которой я прочитала следующее:

Дорогая Скай,

Мы оказались заперты здесь, как в ловушке.

Сегодня семнадцатое марта. Вот уже три дня в городе царит хаос. После той ужасной осады Университетского клуба в центре города начались беспорядки, но там их, похоже, ликвидировали. А затем Мэнни Уоннемейкер раскритиковал бунтовщиков в своем радиошоу (он назвал их «неудачниками, падкими на халяву»). В социальных сетях стали искать, как до него добраться. Когда выяснилось, что он живет в «Сан-Ремо», наш дом окружили. По-моему, осада началась четырнадцатого числа, а затем толпа прорвалась мимо полиции внутрь. С тех пор они поднимаются все выше и выше, грабя квартиры и убивая жильцов.

Прошлой ночью они вломились к Мэнни и повесили его в окне собственной квартиры. Толпа, собравшаяся снаружи, ликовала и аплодировала.

В первый день осады здания мы отправили Рэда в Убежище, но сами попали в ловушку и пропустили последний вертолет. Теперь мы не можем выбраться.

Гамма-облако дойдет до нас через несколько часов, так что мы решили покончить с собой, а не ждать смерти от радиации или рук мародеров, что ломятся в нашу дверь даже сейчас.

Мы не знаем, где ты или куда ушла, и нам очень горько, что ты бросила нас, не сказав ни слова.

Увидимся на той стороне.

Мама и Тодд

Она не подписала «С любовью, мама» и даже в последний момент своей жизни не смогла удержаться от шпильки, что ей, видите ли, было обидно, что я ушла, ничего ей не сказав. В этом была вся она! Мама боролась за место под солнцем единственным известным ей способом – с помощью своей внешности – и в результате смогла вести тот образ жизни, который хотела. И сдается мне, что в мыслях она искренне считала, что делает это все ради нас с Рэдом, героически обеспечивает нас всем необходимым, после того как отец слетел с катушек. Что касается Тодда, то он не был ни плохим, ни хорошим парнем. Он любил мою мать, и я считаю, что это самое главное, даже несмотря на то, что, по большому счету, ему было плевать на нас с Рэдом. Возможно, у него просто был такой характер.

Я подняла взгляд на два висящих тела и покачала головой. Они умерли здесь, так и не сумев добраться до убежища для богачей на острове Плам. Деньги не смогли спасти их.

– Мне так жаль, мама, – сказала я ее мертвому телу.

Я бросила записку обратно на столик и стала проверять другие комнаты, чтобы убедиться, что Рэда там нет. Сначала я заглянула в спальню брата. Все стояло нетронутым: и диван-кадиллак, и холодильник-R2-D2, и даже дурацкий гамак. Вся мебель была покрыта сырой пылью, накопившейся за двадцать лет. И ни следа Рэда.

Затем я прошла к своей комнате и осторожно приоткрыла дверь. Мельком взглянув на свои плакаты «Green Day», «The Killers», «Эрик Бердон и The Animals», висевшие в рамках на стене, я заметила, что с ними что-то не так. Они как будто были испачканы в чем-то, похожем на грязь или на краску. Я распахнула дверь настежь и обнаружила, что на стене и плакатах баллончиком было написано огромными буквами:

Я ТАК ДОЛГО ЖДАЛ ТЕБЯ, СКАЙ!

Моя кровь заледенела. Какого черта? Ждал меня?

Я вспомнила своего игрушечного кенгуру в туннеле, с запиской в сумке, где было написано: «Он ждет тебя». Сзади подошла Мисти, и на мгновение я расслабилась. Должно быть, это всего лишь очередной розыгрыш.

– Это не смешно, – сказала ей я.

Но лицо Мисти оставалось бесстрастным.

– Это не мы, Скай, – тихо произнесла она.

Страх нахлынул снова. Я зажмурилась изо всех сил, пытаясь собраться с мыслями. Мне следовало доверять своим инстинктам и не приходить сюда. К счастью, я нигде не видела своего собственного мертвого тела – даже не представляю, как бы я это восприняла. Но теперь я была в одной лодке с Верити: знала, что ждет маму и отчима, но мое собственное будущее, как и будущее моего брата, все еще оставалось неизвестным.

Пора было уходить. Бросив последний взгляд на жуткое послание на стене моей спальни, я захлопнула дверь и вышла из квартиры. Мисти уже подошла к лестнице, а я все еще находилась немного позади, брела по коридору, склонив голову в раздумьях.

– Скай… – тихо произнес мужской голос.

Сначала я подумала, что мне это показалось – кто-то произносит мое имя.

– Скай…

Я обернулась. В дальнем конце длинного коридора, метрах в тридцати, стоял человек. Свет падал на него сзади из разбитого окна, он застыл неподвижно, глядя прямо на меня. Лицо его скрывала тень, но по очертаниям головы было похоже, что на нем надет какой-то шлем. Он просто стоял и смотрел на меня. Насколько я поняла, все это время он наблюдал за нами из конца коридора, но ни Мисти, ни я его не заметили. Он отошел от окна, и в неясном свете я разглядела его шлем. Это была маска вратаря «Нью-Йорк Рейнджерс», раскрашенная в цвета американского флага, – та, что принадлежала Озу. Она скрывала его лицо.

А потом он вытащил из-за спины заряженный арбалет и сказал:

– Привет, моя прелесть!

И я бросилась на лестницу в попытке спасти свою жизнь.

Верити и Честити чертовски быстро уловили суть происходящего, когда увидели, как мы с Мисти с криками вылетели с лестничной площадки.

– Бежим! Назад к колодцу! Там наверху кто-то есть!

Мы выскочили из здания «Сан-Ремо», пересекли Сентрал-Парк-Уэст и, перемахнув через каменную ограду, влетели в темноту парка. Только тогда я рискнула оглянуться – мужчина в маске вышел из «Сан-Ремо», только он не бежал. Он шел небрежно, вертя в руках арбалет.

Мы сломя голову пронеслись через парк, пересекли Семьдесят девятую поперечную, обогнули Шведский коттедж, спустились в колодец, отцепили веревку и выбежали из туннеля – и все это в рекордно короткий срок.

Когда мы появились из портала, Бо и Грифф ждали нас, все еще придерживая Хэтти с двух сторон. Бо сразу же заметил страх в моих глазах. Последней из арки появилась Мисти, в своем жакете, топе от платья дебютантки и джинсах. Она наклонилась, сняла желтый самоцвет с пирамиды и повернулась к нам с безумной искоркой в глазах.

– Это, – произнесла она, – был самый стремный забег, который мы когда-либо совершали.

Я не очень хорошо помню, как вернулась домой после того забега. Вспоминаю только, как, шатаясь, добралась до своей комнаты, упала в постель и проснулась лишь на следующий день около полудня. Все еще в пижаме, я проковыляла в гостиную – ту самую гостиную, которую я видела в будущем с мертвыми мамой и Тоддом, свисающими с потолка, с разбитыми окнами, с толстым слоем пыли на всех поверхностях.