— Еще одна ценная мысль: ты совсем никому не веришь?

— Но я права, в моем похищении замешана Полонская?

— А почему ты заподозрила ее?

И как здесь не злиться?

— Она единственная имеет довольно обширные связи в высоких кругах.

— А ты считаешь, что в низких кругах…

— Да перестаньте вы! — не сдержалась я. — В других кругах не мудрствуют! Финку под ребро или кляп в рот. Никаких разговоров бы не было. Скрутили, кинули в багажник и вывезли. У них ни ума, ни денег на подобную операцию не хватит. И как закрутили. Сначала выстрел… Вы не целились, вы пугали. Потом вывезли, опять попугали, потом накормили… И гоните двое суток, не спите, наблюдаете за мной, выведываете и постоянно настороже. Вы даже перчатки не снимаете. Значит, ждете, знаете, что в любой момент может произойти неожиданность, и готовы к ней, готовы ликвидировать меня и уйти, не оставив следов.

— Это моя машина.

Я не поверила.

— Допустим. Но что это меняет? Я почти уверена, что вы все просчитали и вы действительно из ФСБ. Кинете ее где-нибудь в чаще и заявите своим, что ее украли. Прикрытие стопроцентное. Наверное, вы сейчас на служебном задании или…

— Правильно. Я в отпуске.

— Вот-вот. Подрабатываете.

— А ты бы отказалась от двадцати тысяч? — мне послышался сарказм в его голосе.

— За такую работу — да.

— А за миллион?

— Да хоть за триллион! Жизнь человека бесценна, кому как не вам это знать?! Забыли? Очерствели. Озверели на своей войне, только вы не жизнь обесценили, а себя!

— Больная тема?

— Ха!.. Издеваетесь? Вольно вам! А давайте поменяемся? Я поставлю под угрозу жизнь вашего близкого, самого дорогого, вы обозлитесь? Занервничаете?

— Я буду думать, как его вывести из-под удара. И нервы, эмоции тут не помогут — помешают. И постараюсь верить хоть кому-то, иначе все теряет смысл.

— Нюанс: вы служака, мужчина, я женщина, и кем бы вы меня ни считали — среднестатистическая провинциалка, а не агент Моссада. За мной никого, за вами очень компетентные органы, толпа единомышленников, друзей, доступ в любую организацию, к любой спецтехнике и так далее. Вы машина для убийств, вас превратили в робота, пропустив через мясорубку человеческих жизней, и поэтому у вас нет нервов, нет эмоций, чувств — голый расчет. А я мать! Поняли вы?! Мать! Та, которой вы отправляли убитых сыновей! Писали похоронки! Долг?! Да, долг — замечательно! Но этот долг из воинского превратился в личный! А мой ребенок никому лично не должен. И почему, почему я должна отдавать самое ценное, ради чего я жила и живу, единственное, что у меня есть в угоду личных интересов дебилов, дуболомов?!

Я разнервничалась и, кажется, слишком разоткровенничалась. Мне стало душно и рванула ворот куртки, кофты — к черту все, к черту!..

— Говоришь, не служила?

— У меня есть глаза и уши! А еще вилка для стряхивания лапши с них — опыт!

— Допустим. Но вернемся к теме. На что ты готова пойти, чтоб спасти дорогого тебе человека?

— На все, — стиснула я зубы. Возврат в прошлое меня доконал. Я поплыла, почувствовав дурноту и слабость. Но — кыш!.. Все потом. Сейчас главное, чтоб киллер купился, и тогда у меня появится реальный шанс его убрать — тепленького, голенького, беззащитного. А что еще нужно мужчине от женщины? Тело и больше ничего.

— Даже отдать себя?

— Ага.

И даже сделать вид, что верю, что ради этого ты выпустишь из поля зрения мою дочь.

Я выжидательно уставилась на мужчину: давай же, решай. Останавливай машину, раздевайся…

— А что дальше?

Он покосился на меня, и я осела, отвернулась, растерявшись. В его глазах была печаль, боль и желание. Нет, он не возьмет меня, хоть и хочет. Я четко это поняла, как и остальное — он относится к тем, кому важно не только тело. Романтик… с большой дороги.

Давно я не встречала подобный тип людей, и самое паршивое, что ему нужно было затесаться в ряды подонков-убийц. Как же совмещаются его принцип и работа?

Жизнь. Она порой и не такой ералаш устраивает…

Мне стало грустно: впервые после Павла я встретила мужчину, которого, наверное, смогла бы полюбить. Он тоже был Павлом и был симпатичен мне — уж не знаю, чем, возможно, одним своим именем. А может, его имя и глаза и играют со мной злую шутку?

— Мне жаль, что вы киллер, — призналась искренне.

— А что было бы, если б я им не был? — спросил мужчина тихо, словно боясь спугнуть минуту откровения.

Как он почувствовал, что я не лгу? Что за провидец?

— Какой смысл думать о том, чего не могло или могло бы быть, если есть то, что есть? — Мне было до слез жаль его, себя, Лялю, Павлика, того, что было, того, что могло бы быть, но не будет.

— Ты когда-нибудь любила?

Самое время об этом говорить! Было б лето, остановились бы, ромашек нарвали, погадали, подумала с желчью:

— А ты?

— Люблю.

Даже так?

— Как же ты можешь убивать и любить? Я вообще не понимаю, как ты мог связаться с подонками? У тебя есть принципы, стержень и… ради денег…

— А если ради жизни?

— Подожди, кто-то из твоих близких, любимых в беде, так?

Мужчина чуть заметно кивнул.

Я закрыла глаза, почувствовав облегчение — это все меняет, ставит на свои места и дает нам с Лялей реальный шанс.

— Тебе нужны деньги? Органы?

Он молчал.

— Скажи, что тебе нужно, и мы сообразим вместе.

— У меня уже есть — ты. Это все, что мне было нужно.

— А Ляля? — Ну скажи, что она не нужна, скажи!..

— Я еще думаю.

«И есть шанс передумать», — кивнула я, принимая.

— Спасибо за откровенность.

— Не за что. Все просто — ты сказала правду, я ответил тем же.

— Тогда скажи, как я могу спасти Лялю?

— Расскажи о ней.

— Что?

— Всё. Кто ее отец?

— Человек, мужчина. Мы давно расстались с ним.

— Как его звали?

Вопрос. Что ответить? По паспорту Ляля — Павловна.

— Павел.

— Тезка? Что, не сложилось?

Я долго молчала, разглядывая мглу за окном, а потом сказала:

— Он погиб.

— Как?

— Какая разница? — сглотнула ком в горле. Мне было больно ковыряться в старой ране, которая несмотря на все усилия, на прошедшие годы, так и не закрылась.

— Ответь.