Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пошёл ты на хутор!.. Тоже мне пламенный бык-гордень…[154] Кончай гнать мороз! Или… Ты что, принял её за тёлку шаговой доступности? И уже, может, прикопался? Уговорился на свидание?
— Ну! И принял! И уже! Недоскрёб твою мать!.. Да какой же старый козелино не любит пощипать молодой травушки?
— И она… Ну какие уши выдержат эту лапшу из муки такого грубого помола?.. И она… Вся согласна?
— Категорически вся против! — просыпал сдавленные смешки Гордей. — Позволь тебя просветить, тьма… По подсчётам учёных, во время рабочего дня метёлки думают о дорогом товарище сексе 34 раза! Каждые пятнадцать минут! Когда только роднушам и работать…
Валерка поморщился.
— Ты чего жмуришься, как майский сифилис? Или это неправда?
— Что-то они у тебя слишком часто думают о долбёжке. Вдвое чаще, чем по моей газетной вырезке.
— Не перебивай! У нас с тобой разные источники. Разные страны — разные ляльки. Ну… Раз думают, значит, хотят пчёлки. А желание матильды — святой закон для нашего брата бармалея. А это уже не шуточки. Против указа природы не попрёшь, пан Валерик! И!.. Что интересно, чмо ты дырявое, тако-ой клёв!.. Ну и зажигалочка… Надо шлёпать по железу, пока не остыло. Хоть ладошки согреешь… Ох и зажигалка… Та-ак и рвёт! Та-ак и рвёт! Э-эх!.. Так и просится ж на грех!
— Не может… быть… — разгромленно выдохнул Валерка. — Ты не боишься поймать от этой незнакомки насморк?
— Не переживай… Не боюсь. Я смелый. А если что… Если насморк лечить — пройдёт за семь дней. А если не лечить — сам проедет за неделю. Так что всё вырулится на океюшки!
— Да я совсем про другой насморк!
— И я про тот же самый!
Валерка выставил новый довод:
— Слушай, красавчег… Ну она ж тебе… совсем чужачка…
— Эк дурило! Да у холостого мужика нет чужих баб. Была чужая — будет родная! А заодно и кособланки[155] ей выровняю… Доброе дело попутно сделаю.
— И ты думаешь, — мстительно захрипел сквозь зубы Валерка, — я кинусь в лакейки к твоему клёву?
— Ты что, нерукопожатый, так вывихнуто вылупился? Перекупался? Или один геройски разгерметизировал бутылёк газировки?[156] Наш кутёнок выпускает коготки… Не пыли уж так… Кончай быковать… Кончай этот придурёж! Не расходись… Сократись, дружочек мой… Я не узнаю тебя… Поднял вокал… Как детей укладывают спать? Приказом. На горшок и спать! Ну!?… Давай!.. Раньше ты коготки не показывал…
— Так то раньше… Выиграл — моя! Я её лучше своему спасителю отдам!
Валерка выхватил у Гордея бутылку и, перебирая одними ногами, подплыл к утопленнику, бережно поставил её тому на грудь.
Когда Валерка вернулся, Гордей с видимым горем на лице молча приложил Валерке палец ко лбу и грозно зашипел.
Так шипит спускаемый из перегретого котла пар.
Валерка сошвырнул Гордееву руку и побрёл к велосипеду.
Гордей поплёлся следом, побито выговаривая:
— Ну горюха… половой демократ…[157] Как тебя, стукнутый, и усахарить? Мне не дал закинуть в топку — ладно. Но ты, агрессор, хоть бы о ней подумал. Для журналистки командировка не только работа, но и курорт! А она вернётся с курорта злая, не отдохнувшая и никому не давшая! Каково? Да она со стыда сгорит и совесть загрызёт её одним зубом… Не долечила тебя жизнюка… Не обкатала, не угладила, как голыш… С чего ершиться надумал? Смотри мне… Кошка за свою ласку на подушках спит. А собака за своё рявканье в конуре да на цепи сидит и не во всякий день сыта. Усёк, толстодум?
— Усёк, усёк!
— А я не верю, что усёк. Кому усекать-то? У тебя ж все из дому разбежались! Это ж надо выворотить… Покойник живого спас! От че-го-о?!
— Хотя бы от той же кобры… До чего опасная… Один грамм высушенного яда кобры может убить сто сорок собак!
— Примерещится ж дяде… Да откуда в Двориках взяться кобрам?!
— Из Монголии? — полувопросом ответил Валерка.
— Из какой ещё Монголии? К твоему сведению, в какой Монголии кобры водятся?
Валерка безразлично повёл плечом, поднял с земли велосипед.
Подумал вслух:
— Съезжу в хомутку[158] скажу, чтоб забрали грузина…
— Слушай, Ямщичок, — вкрадчиво затоковал Гордей. — Ну… Глаза у тебя по ложке, а ситуацию не видишь ни крошки. Всю панихиду, кулёк, испакостишь! Ну что тебе стоит, недоскрёб твою мать? Переиграй с коньячишком! На что он утопленнику? Утопленник сверх всякой меры своё уже выкушал. Гарантирую, больше и грамма не примет… Позволь оприходовать? — указал на призрачно маячившую над водой бутылку. — Ну, Ямщичок, по плавникам да в баню?
— Мда-а… Ты с живого сдерёшь последнее… Ёшкин кот! Неужели и покойника не посовестишься?
— Гм, — холодея лицом, надвое ответил Гордей. — Дорога ложка к обеду, а после обеда её хоть и не будь.
— Ёшкин кот! Неужели сплаваешь цапнешь? Да это так… Всё равно… Как с могилы украсть цветок… яблоко… Это так низко!
— Низко… высоко… Не знаю, не мерил, — глухо пробормотал Гордей в спину Валерке.
— Валерий! — позвала Раиса. — Куда же вы? А интервью?
— Никаких ин… Что я вам расскажу? Про чужую землю? Про чужой значок?
— Но как же вот так?.. Сумерки… Ехать в народ со связанными руками… Остановитесь! Дайте я вам хоть развяжу руки!
Валерка помотал головой; съехал с дамбы на узкую гнутую тропинку и тут же пропал за поворотом, за первыми домами: по кривой дороге вперёд не видать.
На пустынном сумеречном берегу никого не осталось кроме Раисы и Гордея.
Между ними ныло тягостное молчание.
Раиса недоумевала, отчего всё так нелепо повернулось. И в том она единственно винила Гордея.
Гордею же не понравилось в Раисе то особенное участие, которое плесканулось из неё на Валерку.
— Хэх! — с ревнивой обидой сушил голову Гордей. — Поехал на мясотрясе с завязанными руками! Да он всю жизнь отжил со связанной волей, со связанной душой. Он у нас иэсэсовец…
— Эсэсовец?
— И-и!.. Иэсэсовец! Есть ИВОВ. А это ИСС.
