Арат сказал мне, что в круг его обязанностей входило также руководить сборами своего хозяина перед отправлением в город. Поскольку Луций довольно часто путешествовал и любил роскошь, то это заявление меня поначалу впечатлило. Потом я понял, что богач Луций имел множество различных необходимых вещей и в деревне, и в городе и ему не было нужды таскать весь скарб с собой, словно черепаха. Мы же с Вифанией раздумывали, что нужно взять с собой, чтобы, с одной стороны, не стеснить Экона с его женой, а с другой, чтобы дела в поместье шли по-прежнему хорошо. Все это требовало немалых усилий.

Тем не менее я выкроил время для постройки водяной мельницы. Погода стояла как раз сухая и теплая, поток воды в речушке уменьшался с каждым днем. Поэтому легко было выкорчевывать камни из одного места и скреплять их раствором в другом, чтобы выровнять поверхность. Я беспокоился по поводу возможной нехватки воды, но, к счастью, возле подножия холма имелся колодец, вырытый в незапамятные времена, как мне поведал Арат. Он располагался в тени оливковых деревьев и был обнесен низкой каменной стеной. Сам колодец был такой глубокий, что из него едва долетало эхо, когда опускали ведро. Он не подводил даже во времена самых жестоких засух, объяснил мне Арат.

Но, занятый сборами и постройкой мельницы, я все-таки отдыхал от незваных гостей. Выборы назначили на пятый день до ид; так что консула выберут еще до того, как мы отправимся в Рим. Не ради участия в политической жизни, а просто для того, чтобы насладиться пребыванием рядом с Эконом и отметить день рождения Метона, не беспокоясь о том, над чем я не имел никакого контроля и чем решительно не хотел интересоваться. Выберут Катилину консулом или он проиграет, но его вмешательство в мою жизнь более не повторится.

Меня продолжала заботить тайна Немо, загадочные обстоятельства его смерти, ведь причины, приведшие к его появлению в моей конюшне, оставались неизвестными, но я беспокоился бы больше, если бы такие случаи продолжались и далее или если бы Вифания с Дианой оставались одни в доме. Но вместе мы будем в безопасности, насколько это возможно в таком городе, как Рим.

За день до отъезда я выбрал время, отвлекся от приготовлений и от постройки мельницы и тайком прокрался в то место, где мы похоронили Немо. Я встал у стены и пальцами провел по высеченным на ней буквам. «Кто ты? — спросил. — Как тебя угораздило умереть? Где твоя голова и как ты попал ко мне?» Я старался убедить себя, что все позади, но оставалось еще какое-то смутное чувство вины, неисполненности обязательств. Не по отношению к Цицерону, вовсе нет, а по отношению к тени Немо.

Я содрогнулся. Чтобы унять напряжение в плечах, так я решил. Или я пожал плечами, чтобы показать свое безразличие? Разве я что-нибудь должен этому Немо? А если бы я увидел его лицо, узнал бы я его? Мне это казалось маловероятным. Насколько я понимал, он не был мне ни другом, ни клиентом. Значит, я ничего ему не должен. Я снова пожал плечами, но не отвернулся, как намеревался, а продолжал стоять и смотреть на четыре буквы, которые скрывали его настоящее имя.

Случается, что люди всю жизнь живут с неразгаданной тайной, но так и не узнают ее: так легче выжить в этом мире, полном опасностей. И я тоже буду так жить, заботиться о благосостоянии, защищать членов своей семьи. Я буду поступать, как того потребуют обстоятельства, стараясь не вмешиваться не в свои дела. Так я повторял себе, убеждая себя самого, как отец убеждает сына. Зачем я вообще пришел на могилу Немо, если не отдать ему дань уважения и не пообщаться с его тенью? Я клялся другим мертвецам обнаружить причины их смерти, так, чтобы сохранилась видимость правосудия и справедливости. Я делал это потому, что боги не захотели сохранить меня в блаженном неведении и в невинности. Но я никогда ничего не обещал Немо, когда он был жив, говорил я себе, поэтому я и не связан с ним никакими обязательствами.

С трудом я заставил себя повернуться. Мне казалось, что Немо хватает меня за плечо, принуждая дать обещание. Я вырвался из его воображаемых объятий, проклиная всех, от Нумы до Немо, и направился обратно к реке.

В тот день я накричал на Арата без всякой причины, а после обеда Вифания сказала, что весь день я привередничаю, словно капризный ребенок. В постели она старалась поднять мой дух, и отчасти ей это удалось, хотя поднялось при этом кое-что другое. Ее тело успокоило меня знакомой теплотой, и тревоги покинули мое сердце. Потом моя жена вдруг разговорилась. Она говорила быстро, щебетала, словно птичка, — что было довольно странно для нее, ведь обычно она произносила слова очень медленно и с выражением. Ее, должно быть, обрадовало возвращение в город после столь долгого отсутствия. Вифания долго вспоминала храмы, которые посетит, рынки, где она будет делать покупки, вспоминала соседей, перед которыми будет хвалиться своим положением сельской матроны.

Наконец она устала. Речь ее успокоилась, голос утих. Но даже с закрытыми глазами я мог догадаться, что она улыбается. От ее радости и мне стало спокойней, так что я мирно заснул под баюкающую музыку ее речи.

В день нашего переезда стояла отличная погода, боги были в прекраснейшем настроении и решили порадовать простых смертных. Жара немного спала, и временами по Кассиановой дороге пролетал легкий ветерок. По небу ползли белые, пушистые облака, обещавшие не проливной дождь, а приятную тень. Ось повозки, в которой сидели Вифания с Дианой, не ломалась и даже не скрипела, лошади, на которых ехали мы с Метоном, нисколько не показывали свой беспокойный нрав. Я взял с собой нескольких самых смуглых и безобразных рабов — не столько для обороны, сколько для устрашения посторонних. И хотя они имели слабое представление о верховой езде, это им, как ни странно, удавалось.

Непосредственно возле Рима Кассианова дорога разветвляется. Более узкий путь петляет вокруг Ватиканского и Яникульского холмов и соединяется с Аврелиановой дорогой, ведущей к сердцу города — Форуму — через древний мост и скотный рынок. Путешествуя по Аврелиановой дороге, неизменно получаешь удовольствие. Видишь первые отблески Тибра, маленькие корабли на его поверхности, лавки и пристани вдоль берегов; слышишь цоканье копыт по мосту; потом перед тобой открывается захватывающая панорама города с храмом Юпитера в центре, на Капитолийском холме; потом путника развлекают разнообразные рынки и, наконец, суета, царящая на Форуме, в окружении храмов и судов. Ради праздничного события в жизни Метона следовало бы выбрать именно этот путь, но практические соображения взяли вверх. После полудня Аврелианова дорога страшно переполнена, и движение по ней представляет собой ряд очень редких толчков, подобных пульсу умирающего. Нас бы неминуемо зажали на мосту или среди рынка.

Вместо этого мы выбрали восточное ответвление, которое выходит на Фламиниеву дорогу возле Тибра, к северу от предместий Рима, и пересекает реку через Мильвийский мост. Поездка по этой дороге менее впечатляюща, поскольку селения постепенно переходят в город и путешественник оказывается в гуще Рима, когда он менее всего этого ожидает. Потом он проезжает мимо Марсова поля, где проводят учения, и мимо избирательных будок (опустевших и замусоренных после вчерашнего голосования, подумал я). Потом он подъезжает к Фламиниевым воротам и попадает уже в настоящий город. Эта дорога, миновав Форум с севера, сразу приведет нас к дому Экона, избавив от суеты и давки — но и от восхитительных зрелищ.