«Только на задницу проблем намотаю!» Петр с сожалением вздохнул, убрал клинок в ножны и, недолго думая, подошел к лавке, занесенной мусором, — первая примета наступившего капиталистического дня или абсолютной безалаберности, пришедшей на волне «бюрократии и либерализма», а точнее всеобщего наплевательства.

Он наклонился, положил ножны со шпагой под лавку и сдвинул ногой на нее снег, маскируя оружие — мало ли кто найдет. Немного постоял, похрустев кулаками, тоже весьма доходчивый аргумент в предстоящей баталии с нарушителями законности.

— Спасать меня решил, парень?

В женском голосе явственно звучала насмешка, но Петр сделал вид, что ее не понял, демонстративно медленно поворачиваясь к ведьме, и молча уставился на нее, продолжая сжимать кулаки. Та не обратила внимания на угрожающую позу и присела на лавку, предварительно убрав снег варежкой: то же затрапезное пальто с облезлым воротником, дешевая сумочка, тусклый вид — нормальный советский облик.

— Да вот, поговорить с тобой захотел! Думаю, ты бы и без меня спаслась! С твоими талантами ты кому угодно голову заморочишь…

— Ты так уверен?

Она улыбнулась, но не натянуто, вполне доброжелательно, совершенно игнорируя вызывающий тон Петра.

— Перестань! Незачем словами играть. Ты — это ты, я — это я, и не надо меня в какие-то игры впутывать.

— Ты так уверен, что я тебя впутываю? А ты не думаешь, что я только выполнила твое желание?

— Я тебя не просил отправлять меня в прошлое!

— Зато ты об этом постоянно думал! — уже строгим голосом ответила женщина и чуть повернула голову, встретившись взглядом с Петром. У нее были большие пронзительные глаза с каким-то внутренним блеском, что на секунду напомнили ему старика. А потому он стушевался, понимая, что говорить с позиции силы с ней нельзя, но вертевшийся на языке вопрос повторил таким же угрюмым голосом и более настойчиво:

— Зачем ты это сделала?

— Смени пластинку!

В ее голосе прорезался одесский жаргон. Петр моментально встопорщился, чувствуя, как в груди начинает закипать злость:

— Ты че бакланишь?!

— Фи, царь-батюшка на феню перешел!

Женщина улыбнулась, но на этот раз ласково, как мать, и, неожиданно нежно обхватив его за плечи, прижала к себе, поцеловав в лоб. У нее были такие горячие губы, что из Петра моментально ушел холод и возникло состояние блаженства. Но объятия тут же разжались, и когда он открыл глаза, женщины уже не было. Исчезла бесследно, хотя такое представить было трудно.

— Понятно, — пробормотал Петр совершенно растерянно, — вот Евины дочки, никакой у них конкретики!!

Он поднялся с лавки, надел перчатки и степенно вошел в подворотню. Краешек луны давал достаточно света, но там никого не было, совершенно как в прошлый раз. Ни этой загадочной женщины, ни «отморозков», ни даже следов на белом снегу.

— Ладненько, будем сами искать ответ на поставленный мною вопрос!

Петр повернулся, и тут же в лицо вьюга бросила снежный заряд, потом закружила, заметалась вокруг него, не давая идти, норовя сбить с ног. Петр, упрямо наклонив подбородок, не обращая внимания на колючий снег, сделал шаг вперед…

Лондон

Крепко сдавив пульсирующие виски ладонями, Уильям Питт-младший застыл над столом, раскачиваясь, словно буддийский монах в трансе. Политическая карьера рухнула неотвратимо и безвозвратно: теперь его сделают козлом отпущения и главным виновником разразившейся катастрофы.

— Все кончено…

Русские в предместьях Лондона, их проклятые броненосцы плавают по Темзе, как гуси в собственном пруду, с часа на час может начаться штурм, который закончится разграблением и сожжением столицы.

Питт невидящим взором уставился на стол, где лежал листок бумаги — царский манифест «О причинах войны с английским королевством». Многие лорды усмотрели в этой бумаге именно вину самого Питта, что, возможно, организовал покушение на жизнь русского императора и его сыновей. А цареубийство, как ни крути, слишком серьезное обвинение для того, кто на этом грязном деле попался.

Хотя британские джентльмены, заседавшие в парламенте, еще не потребовали его головы, но такое мнение многие депутаты уже выразили. В любом случае этот вопрос решится в ближайшие часы, если уже не отправили его в отставку.

— Проклятый византиец! — Питт выругался, с ненавистью подумав о русском императоре. Он обманул всех — и его, и лордов Адмиралтейства, и генералов. Всех!

Восстания в Ирландии и Шотландии были спровоцированы русскими для отвлечения туда значительной части британских войск. Солдаты не успели прибыть ни на «Изумрудный остров», ни в горную Каледонию, а также не смогли вернуться к Лондону, где вчера были разгромлены последние уцелевшие батальоны.

Особенно пострадал флот Его Величества — непробиваемые ядрами броненосцы да чудовищные «копья сатаны» в одночасье лишили Англию многовекового владычества на море.

— Один год, всего один год! — простонал Питт, сжимая пальцами голову. Вчера он собственными глазами видел, как героически сражался и погиб «Дредноут». Страна была в силах построить десяток таких мощных кораблей и вдвое больше линкоров с паровыми машинами. Успела бы полностью перевооружить армию новыми винтовками, заводы уже были готовы выпускать такое оружие. Но не хватило времени, какого-то года!

Питт снова простонал, чувствуя, как горячий комок подкатывается к горлу. С пронзительной отчетливостью он понял — в том, что случилось со страной, главная вина на нем, ибо он как премьер-министр не предусмотрел, не предвидел.

— Жизнь окончена… — тихо прошептал Питт, недрогнувшей рукой взяв лежащий на столе заряженный пистолет…

Париж

— К вам министр Талейран! Прикажете принять?

Фуше состроил брезгливую гримасу и отодвинул от себя бумаги, хотя и был сильно занят, но положение обязывало. Главу внешнеполитического ведомства республики он ненавидел всеми фибрами души, считая пронырой и мерзавцем, ибо тот ухитрился предать всех и вся, построив на этом свою политическую карьеру.

Хромца — а такое прозвище утвердилось за Талейраном, одна нога которого была искалечена, — можно было презирать и ненавидеть, но не считаться с ним Фуше никак не мог, слишком уж тот был влиятелен, пользовался, собачий сын, полным доверием Первого консула.

А потому министр полиции живо поднялся с кресла, подошел к краю стола и, как опытный лицедей, ведь любой полицейский должен быть хорошим артистом в своем роде, как и дипломат, натянул маску приветливого и радушного хозяина, просто не чающего души в долгожданном госте:

— Я очень рад вас видеть, гражданин министр! Вы оказали мне большую честь, посетив столь угрюмое заведение, как мое, которое в Париже все стараются обходить…