А потом она так и ходила три дня, бестолково и глупо улыбаясь и не выпуская из руки своего мобильника, и каждый раз вздрагивала от его незамысловато-музыкального звонка. Вот спроси ее, чему она такому улыбалась, – и не сказала б никогда. Потому что и сама не знала. Предчувствию, может, или ожиданию счастливого события, или просто так – уж бог его знает. Иногда радостно-волнующее предчувствие бывает гораздо сильнее и объемнее, чем само последующее счастливое событие и есть… А через три дня Димыч ей таки позвонил…

– Ася, у меня есть для вас новости! – радостно проговорил в трубку ее новый знакомый. – И посему я настаиваю, чтоб вы непременно пригласили меня поужинать! Как вы к такому предложению отнесетесь? Я могу рассчитывать сегодня на горячую пищу? Или нет?

– Ой, да, конечно… Конечно, приходите! Я буду рада… Да, то есть новостям буду рада… Ой, да ну и вам, конечно, тоже… Адрес? Да-да, конечно, адрес тот же, который я называла…

Растерялась, в общем, заплюхалась и застеснялась в разговоре, как девушка. Да еще и Катерина масла в огонь подлила, наблюдая за ее румянощеким и зеленоглазым смятением, и погрозила ей пальцем, проговорив интимно:

– Ой, смотри, Аська… Что-то у тебя в последнее время глаз бабским кокетством загорелся, я смотрю. Что, небось, на моего однокашника его положила, да?

– Ну вот еще! – возмущенно дернула плечом Ася и, прижав ладони к пылающим щекам, опять не смогла удержать самопроизвольной улыбки, и отвернулась от Катерины быстренько. – Вот еще, с чего это ты взяла…

– А с того и взяла, что завидую, Ась, – грустно вздохнула Катерина. – Мне бы вот тоже глаз на кого положить, да только не кладется пока никак… А Димыч – он ничего. Нормальный мужик. Говорят, развелся недавно…

Димыч появился у Аси ровно в восемь, как и обещал. Вручил торжественно цветы, бутылку вина да коробку конфет – все честь по чести, все, как и полагается. Правда, Ася и не знала совсем, как там и что в таких случаях полагается. Опыта такого у нее отродясь не было – впервые, можно сказать, чужого мужика в дом позвала. Вернее, сам напросился…

Зато стол с перепугу у нее получился замечательным. И курица в духовке не подгорела, и салат не пересолила, и даже картошка пожарилась так красиво и правильно, как никогда раньше. У гостя даже глаза загорелись от аппетитной этой красоты. Усевшись за стол, он по-хозяйски и с удовольствием потер руки, будто приходил сюда в сотый уже раз, по меньшей мере, и от этого простого, открытого его поведения из Аси вмиг ушло прежнее напряжение, и робость дурацкая девичья ушла. Только вот фартук она забыла снять. Так и уселась в нем за стол, улыбаясь…

– Ну что ж, Ася, давайте выпьем за вас, – торжественно произнес Димыч, наливая ей в бокал вина. – Слушай, а давай сразу на «ты», а? Ты ведь не старуха древняя. Тем более девчонкой совсем смотришься, даже и язык не поворачивается «выкать» тебе…

– А давай! – бесшабашно и весело проговорила Ася, чокаясь с ним. – Да и ты тоже не сильно стар…

– Ну, а чего про новости мои не спрашиваешь?

– Жду, когда поешь…

– А вот это правильно! Вот это ты молодец! Умная женщина, слава богу…

Асе и самой себе стыдно было признаться, да и не призналась бы она ни за что, что стремление во что бы то ни стало разыскать Пашку как-то незаметно отошло на второй план. Откуда-то вдруг взялась, поселилась в ней в дни ожидания звонка от Димыча странная уверенность, что с сыном ее все в порядке. А сегодня эта уверенность еще и в дом пришла в образе шустрого милиционера, который поедал сейчас с завидным аппетитом приготовленный ею ужин и посматривал на нее лукавым карим глазом, и улыбался как-то по-особенному. Хотя ничего особенного, если разобраться, в этом мужчине как раз и не было: росточка он был небольшого, и лицом не красавец писаный, и белобрысую шевелюру начал терять помаленьку – с обеих сторон выпуклого упрямого лба образовались две большие залысины, которые, кстати, его не портили, а, наоборот, придавали милицейскому суровому образу некоторую даже значительность.

Расправившись с салатом, Димыч с завидным аппетитом принялся за курицу. Казалось, даже тихо урчал от удовольствия. Взглянув коротко на Асю, пояснил:

– Я голодный – жуть! А домашней еды так вообще полгода не ел уже. Разведенный я. Женой брошенный. Да не смотри на меня так жалостно, а то подавлюсь!

А расправившись ловко с курицей, Димыч вздохнул так блаженно и так выразительно сыто, что Ася сразу поверила, – и в самом деле, не врет про длительное отсутствие в его мужицком организме нормальной домашней еды. Значит, действительно нет у него никого. Хорошо…

– Ну? Давай, выкладывай новости-то! Узнал Пашкин адрес? Где он теперь живет?

– Нет уж, дорогая. Это ты лучше признавайся, почему ты мне главного обстоятельства про своего сыночка не сказала?

– Какого такого обстоятельства? – вытаращила на него глаза Ася.

– Как это – какого? Ты не сказала, что твой сын – Макар!

– Почему Макар? – снова растерялась Ася. – Он не Макар. Он Паша Макаров…

– Нет, дорогая. Ошибаешься. Твой сын – Макар. Известная в городе личность. И группа у него довольно известная. Молодняк вообще по ней с ума сходит. И мой сын Витька, между прочим, тоже… А сейчас, дорогая моя Ася, твой Макар уехал в Москву, в конкурсе каком-то поучаствовать. А еще я узнал, что там его заметили и что сам Гавриленко его теперь раскручивать собирается. Так что жди – скоро звездой станет…

– А кто такой Гавриленко?

– Ну, мать, ты даешь! С луны свалилась, что ли? Продюсер это известный! Если он за парня твоего взялся, значит, он и в самом деле талантливый. Эх, счастливая ты родительница, Ася… А вот Витька мой все балду гоняет. Сейчас вообще редко его вижу. Нет, вообще-то он хороший парень…

– С матерью живет?

– Ага. С женой моей бывшей. И с мужем ее новым. Я к ним иногда в гости захожу. Правда, давно уже не был. А когда ее замуж пристроил, часто поначалу заходил. Проверял, не обижают ли…

– Как это – пристроил? Не поняла…

– Давай расскажу, коль интересно. Рассказать?

– Ага…

– Вообще, смешная история у нас, конечно, вышла…

Димыч вздохнул и помолчал немного, задумчиво посматривая на Асю. Если честно, нисколько не хотелось ему об этом сейчас говорить. Но надо было. Надо, чтоб все она про него знала. Не догадки потом строила, а обо всем с самого начала была осведомлена. Чтоб был он у нее как на ладони – такой, какой есть. Не любил он в отношениях недоговоренностей да тайн всяких. А с этой маленькой женщиной, он знал, отношения у него будут. Как увидел ее в первый раз – уже тогда это понял…

С женой своей Аллой он прожил душа в душу шестнадцать лет. Все у них, конечно, было: и ссоры семейные, и праздники, и сын Витька рос нормальным парнем, и любовь, конечно же, была. А как без нее, без любви-то? Без нее уже и не жизнь нормальная, а так, маета одна да постоянное раздражение, которое скрыть никому и никогда в подобных обстоятельствах не удается, как ни старайся. Вот и Алле не удалось. Год назад взяла да и влюбилась. И в кого, главное! В его же подчиненного, в младшего, так сказать, по званию. Привел он жену на корпоративную вечеринку, организованную в честь Дня милиции, где познакомил ее со своим сотрудником. И не узнать стало бабу. Почернела вся, глаза маетные… Смотрит на него и глухое свое раздражение скрыть пытается, и по дому суетится, и угодить ему все виновато старается. В общем, извелась вся из-за угрызений совести да пошатнувшейся женской порядочности. Припозднится, возвращаясь со свидания с молодым любовником, и, как побитая собака, в глаза заглядывает: не догадался ли муж о ее вероломном прелюбодеянии… Ну как он мог на все это смотреть, скажите? Не мог, конечно. Утром как-то пришел на работу и прижал соперника к стене. И выяснил у него, что Аллу он тоже любит. Только его, Димыча, боится – начальник все-таки. Ох, уж и хотелось ему тогда прибить этого сопляка! Аж скулы сводило. А только нельзя было. Не виноват он ни в чем. Вместо этого проговорил сквозь зубы: