Вот и в доме Таундешей тоже шел тяжелый разговор. За столом в столовой собрались Бобби Таундеш, его отец и мать. Отец, как всегда был одет в парадную военную форму, даже дома он никогда не ходил в штатском. Мистер Таундеш очень любил свою службу и не представлял себя иначе как в мундире с колодкой наградных планок на груди.

Он молитвенно сложил руки и прочитал предобеденную молитву: «Господи, благослови все то, что ты послал нам. Господи, дай нам с благодарностью вкусить все то, что ты послал нам».

Бобби, сидя по правую руку отца, смотрел скучающе и потолок. Он понимал, что короткий перерыв в воспитании обусловлен только необходимостью молитвы перед обедом. А окончив ее, отец не даст ему спокойно пообедать, вновь примется читать морали и поучать.

Бобби вытянул ноги под столом и скрестил на груди руки. Мать с укором смотрела на сына. Роберту уже до чертиков надоели наставительные нравоучения отца, надоел его назидательный тон, как будто отец и в самом деле так много понимал в жизни, как будто он и в самом деле пережил столько много за свою жизнь, что имеет полное право поучать Роберта.

«Господи, когда он, наконец, уймется! Как это все мне надоело! Какого черта я решил пообедать дома? Лучше бы я поехал на автомобиле с Майклом и мы перекусили бы где-нибудь в каком-нибудь кафе. В полицейском участке и то было спокойнее, даже шериф и его подручные не читали морали. А дома… Господи, как мне надоел этот дом», — повторял про себя Роберт, глядя в потолок.

Его мать, худощавая немолодая женщина суетилась. Она никогда не спорила с отцом, а все время поддакивала ему, поддерживала все, что он ни скажет. Она смирилась со своей ролью второй скрипки и никак не могла понять, чего же не хватает Бобби. Ведь они, родители, дают ему все: хочешь автомобиль — пожалуйста, пользуйся, бери, катайся, встречайся с друзьями. Они почти ничего не запрещали делать сыну, Роберт даже курил при них, и она никогда не делала ему замечаний, хотя смотреть на то, как ее ребенок курит, женщине было неприятно.

Вот и сейчас Роберт вытащил из кармана смятую пачку сигарет, выбил одну, вставил в рот и хотел закурить.

— Роберт, я надеялся, что мне представится случай поговорить с тобой о событиях последних дней, — вновь обратился к начатой теме мистер Таундеш.

Его голос был такой же занудливый, такой же назидательный, как и прежде.

Роберт недовольно поморщился, не в силах скрыть раздражение, которое с каждой минутой все больше и больше охватывало его. Даже не с минутой, а с каждым произнесенным отцом словом. Раздражение поднималось волной негодования в душе Роберта и разрасталось, он только искал повода, как выплеснуть свою злость.

— Роберт, я хочу поговорить с тобой даже не о самих событиях, которые произошли в последние дни в нашем городе. Больше всего я хочу поговорить о мыслях, которые сопутствовали этим событиям, о чувствах, которые вызвали они у меня как у старого солдата, как у опытного человека. Неужели в твоей душе, Бобби, так ничего и не шевельнулось? Я смотрю на твое лицо и не могу понять, о чем же ты думаешь?

Лицо Роберта и на самом деле было непроницаемым, только подергивались губы, кривясь в змеистой улыбке. Он посмотрел на отца и все-таки вынул изо рта сигарету.

— Роберт, я понимаю, что бунтарство в твоем возрасте — вещь неизбежная. Я и сам был точно таким, очень похожим на тебя.

— Да неужели? — проговорил Роберт.

Но отец не обратил внимания на его реплику.

— Но видишь, я все-таки стал настоящим человеком, — мистер Таундеш погладил орденские планки на левой груди мундира. — Бунтарство, насколько я понимаю, является признаком силы. Одним словом, Роберт,

я уважаю твои стремления. Но как твой отец я обязан сдерживать пламя, бушующее в твоей душе в рамках, установленных и принятых в нашем демократическом обществе и в нашей собственной семье.

Миссис Таундеш благодарно посмотрела на мужа и часто закивала головой, как бы помогая мужу, как бы поддерживая его.

— Правильно, правильно, говори. Ты очень верно говоришь.

Ее всегда поражало умение мужа излагать верные мысли. А его вымеренная манера изъясняться казалась ей признаком недюжинного ума и образованности мужа.

— Роберт, я вижу, что ты не собираешься вступать в диалог со мной, твоим отцом. И я не могу понять, что тебя сдерживает?

Роберт сосредоточенно молчал. Он знал, что если сейчас что-нибудь и скажет, то это будет колкость, которая вызовет бурю негодования и отец вновь заведется на целый час и поэтому он упорно ждал, когда же, наконец, отец выговорится, когда же, наконец, иссякнет запас подготовленных фраз и когда в конце концов ему дадут спокойно пообедать.

Но отец, видимо, не собирался быть кратким. Он решил продолжить нравоучительные наставления своему сыну. Бывают моменты, когда молчание воспринимается как признак ума. Чем больше человек молчит, тем больше ом слышит, тем больше он учится у других.

Роберт недовольно поморщился, вытащил вторую сигарету, повертел ее в своих длинных пальцах и, не выдержав, вставил в рот. От злости полное одутловатое лицо мистера Таундеша побагровело, он резко взмахнул рукой и ударил Роберта. Сигарета выпала и воткнулась прямо на пудинг, лежащий на тарелке миссис Таундеш. Женщина изумленно вскинула брови. Роберт хотел выругаться, но с трудом подавил в себе это желание и решил терпеть тирады отца до конца. Но отец, как будто бы ничего не произошло, продолжал:

— Найти истинный путь — вот каково должно быть стремление у каждого юноши. Роберт, нам с тобой придется очень сильно потрудиться, чтобы твой путь в мини стал действительно ясным.

Миссис Таундеш осторожно, двумя пальцами, чтобы не привлечь внимания разозленного мужа, вынула из пудинга сигарету и выбросила ее. И сладким приторным голосом, заглядывая в глаза сыну, сказала:

— Мы ведь для тебя живем, Бобби, ты слышишь, мы живем для тебя.

— Вот уж не думал, что все живут только лишь для меня, — единственное, что сказал Бобби за обедом.

Мистер Таундеш подавил в себе страстное желание ударить сына.

Обед прошел в напряженно злом молчании, хотя миссис Таундеш и пыталась завести разговор на отвлеченные темы. Но каждая ее фраза зависала в воздухе, и ни мистер Таундеш, ни Роберт не отвечали на ее вопросы. Все молча поглощали еду, не обращая внимание на вкус поданной пищи.

В придорожном кафе, владелицей которого была Норма, было на удивление многолюдно. Почти все столики были заняты. За ними разместились водители трейлеров, лесорубы в толстых вязаных шапочках. Все они были раскрасневшиеся, потому что попали в помещение с выстуженного зимним ветром леса. Они потирали руки, прикасались к покрасневшим ушам и носам, весело переговаривались друг с другом, нахваливая вкусное жаркое, которое подавалось на столы.

Рядом с лесорубами за столиком сидела уже знакомая Дэйлу Куперу Леди-С-Поленом. Полено лежало у нее на коленях. Стоит несколько слов сказать об этом предмете. Это была короткая чурка, дюймов пять в диаметре и фута два длиной. Два коротких обрубка сучьев были аккуратно зачищены. Женщина пила апельсиновый сок.