«Ах ты, маленькая хитрая плутовка, — подумал он, глядя на Джесинду. — Коварная лисичка. Ты, оказывается, нашла ключи от своей клетки».

Самый хороший муж для леди, не желающей, чтобы стесняли ее свободу, — это мертвый муж.

Рэкфорд был ошеломлен своим открытием. Он посмеялся бы над уловкой Джесинды, если бы не мысль о том, что лорд Драммонд, оказывается, являлся более серьезным соперником. Опасен был не сам старик, а желание Джесинды обрести свободу, выйдя за него замуж.

Рэкфорд вспомнил, что лишил ее свободы в ту ночь, когда отвез домой. Улыбка исчезла с его лица. Он лихорадочно искал выход из создавшегося положения. Почувствовав на себе взгляд Рэкфорда, девушка обернулась и посмотрела на него, прикрыв нижнюю часть лица веером. Рэкфорду на мгновение стало нечем дышать. Казалось, ее карие жгучие глаза смотрели ему в самую душу.

Взяв себя в руки, он насмешливо улыбнулся и слегка покачал головой, как бы говоря: «Ничего у тебя не получится. Все равно ты любишь меня».

Джесинда надменно вскинула голову и отвела взгляд. Однако ее щеки залились жарким румянцем. Затем престарелый кавалер подвел ее к группе иностранных сановников, где разговор шел о королевской свадьбе.

С закипающей в душе яростью Рэкфорд еще несколько секунд смотрел на эту странную пару, а затем круто повернулся и, ни с кем не простившись, покинул бал. Он был больше не в силах владеть собой, проклиная высшее общество и царящие в нем законы. Рэкфорд решил, что пришло время начать охоту на «шакалов». На ходу ослабляя узел галстука, он быстро подошел к новому, дорогому экипажу, который купил для него отец в надежде облегчить муки совести. Маркиз Труро чувствовал свою вину перед сыном, которого безжалостно избивал в детстве.

Рэкфорд сел на козлы и сам стал управлять легкой быстроходной коляской, летевшей как стрела по улицам Лондона. Кучер сидел рядом с ним. Коляска была гораздо более удобной, чем громоздкие громыхающие экипажи, к которым привык Рэкфорд. Он лихо повернул за угол на Пиккадилли, и кучер ахнул от страха, решив, что коляска сейчас перевернется. Только тут Рэкфорд понял, что безжалостно хлещет бедных, ни в чем не повинных лошадей, вымещая на них зло. Нет, он не хотел походить на своего отца, поэтому сразу же опустил кнут.

Обуздав свой гнев, он позволил лошадям перейти на более медленный шаг, и вскоре коляска подъехала к огромному мрачному особняку на Линкольнс-Инн-Филдс. Джесинда не выходила из головы Рэкфорда. «Что за упрямая девица», — думал он. Однако несмотря на все свое желание забыть ее, он не мог это сделать. Рэкфорд понимал, что любить такую женщину было полным безумием. Даже Люсьен считал свою сестру сорвиголовой. Спрыгнув с козел и оставив коляску на попечение кучера, Рэкфорд направился к высокому кирпичному зданию, построенному восемьдесят лет назад.

Кучер отогнал по неширокой дорожке элегантный экипаж к конюшне, а Рэкфорд взбежал на парадное крыльцо, бросив взгляд через плечо на тихую площадь, служившую когда-то местом публичных казней. Здесь мало осталось больших особняков, в которых жила знать. На прилегающих улочках стояли скромные дома. Даже красивое здание бывшего театра на близлежащей Португал-стрит теперь превратилось в склад фарфора. Фешенебельный мир переместился на запад, в Мейфэр. Из окон верхнего этажа, где располагались комнаты Рэкфорда, он видел границу своих прежних владений — тот район, который когда-то находился под контролем его шайки. Он не до-тел думать о той причине, по которой стал контролировать территорию, расположенную так близко от дома его отца. Он следил издали за тем, как протекала жизнь в этом особняке. Рэкфорд знал, что старик много времени проводит в Корну Холле, охотясь на лис, и не старается приехать в Лондон к началу заседаний в парламенте.

Подойдя к двери, Рэкфорд был удивлен тем, что она тут же распахнулась. На пороге стоял дворецкий Джеральд. Почтительно поклонившись, он радушно приветствовал молодого хозяина.

— Добрый вечер, лорд Рэкфорд.

— Добрый вечер. Мой отец дома?

— Нет, сэр. Его милость в клубе. Хотите, я принесу вам наверх что-нибудь перекусить?

Рэкфорд покачал головой.

— Нет, мне ничего не нужно.

Он до сих пор не привык к тому, что так много людей обслуживают его. Рэкфорд не умел обращаться со слугами, как с бездушными машинами.

— Спасибо, старина, — промолвил Рэкфорд, дружески похлопав дворецкого по плечу, и стал подниматься по широкой лестнице из красного дерева.

Пораженный таким поведением хозяина, слуга проводил его изумленным взглядом. Когда Рэкфорд миновал площадку второго этажа, до его слуха донесся слабый голос:

— Уильям…

Рэкфорд сразу же узнал его. Постаравшись скрыть свое ожесточение и старую обиду, он остановился и медленно повернулся. Внизу у входа в гостиную второго этажа стояла его мать. Она была похожа на бледную тень. В свои пятьдесят лет некогда очаровательная маркиза Труро и Сент-Остелл выглядела хрупкой и увядшей. Она походила скорее на призрак, нежели на живую женщину. В детстве, скитаясь по улицам Лондона, Рэкфорд порой испытывал тоску по матери; он с болью вспоминал аромат ее духов и косметики, пахнувшей ладаном и хной. Мать подводила брови и ресницы, красила волосы, пудрилась тальком, придававшим молочную белизну ее коже, и румянила щеки, используя для этого пушистую кисточку из верблюжьей шерсти. Не в силах уберечь своего младшего сына от побоев мужа, маркиза пряталась от реальности, убегая в мир своего воображения и посвящая все свое время уходу за внешностью.

Рэкфорд думал, что не сможет простить ее, но он никогда не осмелился бы высказать все, что лежало у него на сердце, потому что боялся за ее хрупкое здоровье. Ему казалось, что это призрачное существо может рассыпаться у него на глазах и превратиться в горстку пыли.

Сын поклонился матери.

— Добрый вечер, миледи.

— Ты рано вернулся домой.

«Домой? — устало подумал Рэкфорд. — Разве это мой дом?» Маркиза вышла на лестничную площадку, где горели свечи, бросавшие тени на ее худое лицо с глубокими глазными впадинами и заострившимися скулами.

— Тебе не понравился бал в Девонширском дворце?

Рэкфорд смотрел на мать, кусая губы от досады. Ему хотелось сказать ей, чтобы она оставила его в покое. Неужели она не понимает, что ее попытки подружиться с ним тщетны? Но он, как всегда, не стал говорить резких слов. Только пожал плечами.

— У меня просто разболелась голова.

Он не сумел скрыть иронии, но маркиза не заметила этого. Она подняла брови, сразу же проявив интерес к тому, что сказал сын. Болезни и недомогания были ее коньком. Маркиза готова была говорить о них часами. Головная боль являлась ее излюбленным оправданием, позволявшим закрываться в своей комнате каждый раз, когда она чуяла надвигавшуюся в доме грозу. Она бросала своего младшего сына в беде в тот момент, когда он больше всего нуждался в ее помощи и защите. Маркиза часто говорила, что ее слабые нервы не могут выдержать криков и воплей. Но, став взрослым, Рэкфорд понял истинную причину ее поведения. Ей казалось, что то, чего она не видит, на самом деле не существует.