Вид у госпожи Плюм был предельно напуганный.

– Бедным старушкам свойственно милосердие, госпожа Плюм, – напомнила матушка.

– Я разведу огонь и разорву пару простыней, – предложила госпожа Плюм. – Не знаю, удастся ли найти иглу…

– С этим можешь не беспокоиться.

Матушка пошарила в полях шляпы, извлекла оттуда некую подозрительного вида шпильку и опустилась на колени возле поверженного вора.

– Она, правда, довольно ржавая и к тому же тупая, – добавила она, – ну да что поделаешь. Придется обойтись подручными средствами.

Игла ярко сверкнула в лунном свете. Круглые испуганные глаза неудачливого воришки сфокусировались сначала на игле, потом на лице матушки. Тело судорожно задергалось – это верные ключицы предприняли попытку закопать своего хозяина в булыжник мостовой.

Наверное, и хорошо, что в этот момент никто больше не видел матушкиного лица, закрытого тенями.

– Что ж, а сейчас мы будем творить добро, – произнесла она.

Зальцелла всплеснул руками.

– Ну а что, если он появится в середине акта? – воскликнул он.

– Хорошо, хорошо, – ответил Бадья, засевший за своим столом, будто в окопе. – Я согласен. После представления вызовем Стражу. Без вариантов. Просто надо будет попросить их соблюдать, гм, некоторую секретность.

– Секретность? Вы когда-нибудь стражника встречали?

– Хотя вряд ли они что-то найдут. Он пришел по крышам и таким же образом скрылся, это наверняка. Кем бы они ни был. Бедный, бедный доктор Поддыхл. Он очень любил Оперу, всегда так переживал за нее, вечно ходил какой-то бледный…

– Ну, по-моему, сегодня в бледности он превзошел самого себя. Правда, уже не ходит, – хмыкнул Зальцелла.

– Это не смешно!

Зальцелла перегнулся через стол.

– Смешно вам или нет, но мы в театральном мире. И люди здесь суеверны до крайности. Достаточно любого пустяка – вроде того, что кого-нибудь убьют на сцене, – и все развалится на мелкие кусочки!

– Во-первых, его убили не совсем на сцене. И во-вторых, мы не можем с уверенностью утверждать, что это было убийство! Он был очень… угнетен. Ну, то есть в последнее время.

Агнесса была потрясена, но не столько смертью доктора Поддыхла, сколько собственной реакцией. Смотреть на покойника было неприятно, она испытала настоящее потрясение, но еще больше ее потряс собственный интерес к происходящему – к тому, как люди реагируют, как двигаются, что говорят. Словно бы она стоит в сторонке от самой себя и наблюдает за происходящим вокруг.

Кристина же, напротив, просто рухнула в обморок. Как и госпожа Тимпани. Хотя над Кристиной суетилось гораздо больше людей, чем над примадонной, – несмотря на то что госпожа Тимпани весьма подчеркнуто падала в обморок и даже несколько раз. Надо отдать ей должное, в конце концов она довела-таки себя до истерики. Однако никому и в голову не пришло, что Агнесса тоже может переживать по поводу случившегося.

Кристину отнесли в кабинет Зальцеллы и уложили на диван. Агнесса принесла миску с водой и полотенце и протирала Кристине лоб. На самом деле все просто: одним суждено, чтобы их укладывали на удобные диваны, а другим только и остается, что суетиться вокруг с полотенцем.

– Через две минуты поднимают занавес, – произнес Зальцелла. – Я пойду, поговорю с оркестрантами. Мне известно, где их искать. «Нож в спине» – их любимый трактир, он прямо через дорогу. Еще аплодисменты не успели затихнуть, а эти свиньи уже сидели там и опрокидывали по первой…

– А они смогут, ну, того самого, играть?

– Этого они никогда не умели, так что не вижу причин, с чего бы им сегодня вдруг научиться, – пожал плечами Зальцелла. – Но они музыканты. И мертвец может вывести их из равновесия лишь в одном-единственном случае: если грохнется им прямо в пиво. И даже в этом случае они будут играть. От прибавки за мертвые души еще ни один из оркестрантов не отказывался.

Бадья подошел к красиво раскинувшейся на диване Кристине.

– Как она?

– Слегка заговаривается, но… – начала было Агнесса.

– Чашечку чаю? Чаю? Чашечку чаю кто-нибудь желает? Нет ничего лучше чашки чая, нет, вру, о, я вижу, диван занят, шучу-шучу, я никого не хотела обидеть, но, может, кто-то и в самом деле не против выпить чашку чаю?

Агнесса в ужасе оглянулась.

– Ну, лично я бы от чайку сейчас не отказался, – с поддельной бодростью ответил Бадья.

– А ты, госпожа? – нянюшка подмигнула Агнессе.

– Э-э… нет, большое спасибо… ты что, теперь здесь работаешь? – спросила Агнесса.

– Нет, просто пришла подменить госпожу Плюм, которая решила взять выходной, – нянюшка опять подмигнула. – Я госпожа Ягг. Не обращайте на меня внимания.

Последние слова, по-видимому, несколько успокоили Бадью. В конце концов, появляющиеся ниоткуда разносчицы чая представляли сегодня по сравнению со всем остальным минимальную угрозу.

– Ну у вас тут и дела творятся, – продолжала нянюшка. – Прям не опера, а граный гигноль какой-то. – Она подпихнула локтем Бадью. – Ты не обижайся, это по-заграничному. «Кровища по всей сцене», значится, – с готовностью объяснила она.

– Неужели?

– Да. Граный, ну, типа, большой такой гигноль.

В отдалении послышались звуки музыки…

– Это увертюра ко второму акту, – сказал Бадья. – Однако Кристине по-прежнему плохо, и нам ничего не остается… – Он бросил отчаянный взгляд на Агнессу. – Думаю, люди нас поймут.

Грудь Агнессы начала вздыматься от гордости.

– Да, господин Бадья?

– Наверное, мы сможем подыскать тебе что-нибудь большое и белое…

Кристина, по-прежнему не открывая глаз, поднесла запястье ко лбу и застонала.

– Что случилось?!

Бадья мгновенно очутился рядом с ней.

– Ты хорошо себя чувствуешь? Наверное, ты перенесла сильное потрясение! Сможешь ли ты продолжать – исключительно ради искусства, а также ради того, чтобы зрители не потребовали вернуть деньги?

Кристина ответила мужественной улыбкой. Неоправданно мужественной, решила про себя Агнесса.

– О, я не могу разочаровать свою публику! – наконец проговорила она.

– И это чертовски здорово! – облегченно всплеснул руками Бадья. – Тогда я, пожалуй, поспешу туда. Пердита тебе поможет – не правда ли, Пердита?

– Да. Разумеется.

– И во время дуэта ты будешь стоять в хоре, – добавил Бадья. – В хоре поблизости.

Агнесса вздохнула.

– Да. Я знаю, знаю. Пошли, Кристина.

– О, милая, милая Пердита… – прошептала Кристина.