Представление закончилось. Зазвенела, наполняясь, тарелка; я невольно вытянула шею, подсчитывая чужой доход. Не тарелка, а целый тазик, и доверху полный — мы обычно столько не собирали. Хаар знает, как угодить публике. Публика глупа.

Зрители потянулись прочь — и мне захотелось уйти тоже. Я уже сделала несколько шагов, когда хваткая как коготь лапа Хаара цапнула меня за плечо:

— А, любезный талант… Расцветающий талант нашёл наконец, где пустить корешки… Так, милая? Или ты попросту гуляешь?

Длинный рот его улыбался, а глаза оставались серьёзными — цепкими и томными одновременно. Подбородок, тщательно выскобленный бритвой, покрыт был несводимыми чёрными точками. От Хаара пахло пудрой и дорогим одеколоном; предположение о том, что я «гуляю», было чистой воды лицемерием — ему давно уже донесли, что труппа Флобастера покинула город.

— Как тебе спектакль? — в голосе его скользнули покровительственные нотки. Он будто радовался за меня — как же, наконец-то сподобилась поглядеть на настоящее искусство…

Я не нашла в себе сил хвалить зрелище — а ругать побоялась.

— Господин Хаар не собирается в дорогу? — ответила я вопросом на вопрос. Он хмыкнул:

— Тебя это заботит? Не волнуйся, труппа Хаара не испытывает в дороге ни лишений, ни нужды… Впрочем, я намерен пробыть здесь ещё несколько недель.

Он привычно говорил «я», а не «мы». Он постоянно наслаждался собственным здесь присутствием; я с нежностью вспомнила Флобастера — а тиран же был… скупердяй… самодур…

Хаар понимающе шлёпнул ладонью по моему узелку с пожитками. Крепко взял меня за локоть.

— Пойдём, дитя, — сказал он таким тоном, каким обычно говорят продавцу: заверните мне ЭТО.

И я пошла.

Новая труппа встретила меня именно так, как я того заслуживала.

Сразу вспомнился приют: косые улыбки из-за плеча, пересуды вполголоса, вечное желание толкнуть или щипнуть — хотя бы словом или красноречивым взглядом. Все эти люди принадлежали Хаару, как марионетки но, в отличие от марионеток, ещё и грызлись между собой за право принадлежать ему полней.

В первую ночь, лёжа без сна на отведённом мне тощем тюфяке, я всё пыталась представить, по каким дорогам тащатся сейчас наши повозки, что делает Флобастер, как говорят о моём отречении Бариан и Муха… Думать об этом было тяжело, и, закрыв глаза, я принялась вспоминать Луара.

Он вернётся, и тогда я скажу ему правду. Я скажу, что больше нас ничего не разделяет — и мне плевать, даже если его прокляла мать и лишил наследства отец. Ради него я пошла на неслыханное предательство — не значит ли это, что я жить без него не могу?!

И ещё. Я попрошу его раздобыть для меня эту книгу — «О магах». Я не успела прочесть ни о Первом прорицателе, ни о безумном Лаш — а теперь мне почему-то казалось, что это очень важно, что обязательно нужно прочитать и запомнить…

Настало серое утро, и хозяйственный Хаар занялся обустройством своего нового имущества, то есть меня; ради этого дела он решил обновить какой-то старый, вышедший из употребления фарс.

Мой новый хозяин был свято убеждён, что нет ничего смешнее, чем когда на сцене задирают кому-нибудь подол, пинают под зад да ещё обсыпают мукой — всё равно кого, лишь бы погуще. Я никак не могла уяснить смысл своей роли; Хаар раздражался, обзывал меня тупой коровой, щёлкал пальцами и требовал повторить всё сначала. Труппа зубоскалила.

После третьего или четвёртого повторения я перестала злиться и нервничать — мне сделалось всё равно. Пусть только вернётся Луар…

Будто почувствовав перемену моего настроения, Хаар объявил конец репетиции, ободряюще похлопал меня по крестцу и заявил, что, хоть задатки у меня слабенькие, но актрису из меня он тем не менее сделает.

Я смолчала.

Старуха, заведовавшая в труппе хозяйством, извлекла откуда-то ворох грязного тряпья и велела его выстирать; пока я таскала воду, ворочала в корыте несгибаемую холстину и вылавливала со дна ускользнувшее мыло, героиня с капризными губками и её круглолицая товарка сидели рядом на скамеечке, грызли орехи и то и дело прыскали, перешёптываясь и поглядывая на меня.

Я стерпела.

Вечером было представление — меня послали собирать деньги в тарелку. Я жадно всматривалась в лица окружавших подмостки людей — вдруг, думала я, Луар вернулся и ищет меня… Но и публика была под стать Хааровым фарсам, щекастая, вислоносая, глупая и пошлая… Впрочем я, скорее всего, преувеличила. Скорее всего, в тот момент мне казался глупым и пошлым любой человек, который не Луар…

Время остановилось. Мне казалось, что вслед за каждой ночью приходит один и тот же длинный серый день.

После двух или трёх репетиций Хаар решил, что хватит даром меня кормить — пора выходить на публику и зарабатывать деньги. У него была кошмарная привычка наблюдать за спектаклем из-за занавески — и прямо по ходу дела шёпотом высказывать замечания, среди которых самым красноречивым была всё та же «тупая безмозглая корова». После представления Хаар обычно собирал труппу, чтобы унизить одних и похвалить других; сразу вслед за этим случалась грызня, потому что оскорблённые впивались в горло похвалённым, обвиняя их в интригах. До поры до времени я наблюдала за этим зверинцем как бы со стороны; до поры до времени, потому что в один прекрасный день Хаар решил похвалить и меня.

Стоило хозяину удалиться, как я узнала о себе много интересных вещей. Бездарная сука, я, оказывается, изо всех сил старалась «подлезть под Хаара» и потому очутилась в лучшей в мире труппе — однако я к тому же ещё и дура, раз не понимаю, что попасть в труппу — не значит в ней удержаться… Ноги у меня кривые, но это уже к делу не относится.

Только абсурдность происходящего позволила мне выслушать всю эту тираду с неожиданным хладнокровием. Осведомившись, всё ли сказано, и получив в ответ презрительное молчание, я открыла рот и извергла в адрес своих новых товарок изощрённое мясницкое ругательство — кто знает, откуда оно взялось в моём словарном запасе и как мой язык ухитрился выговорить его до конца.

Капризная героиня, её круглолицая наперсница и заодно случившаяся рядом старуха переменились в лице; презрительно оглядев опустевшее поле боя, я удалилась — гордая и непобеждённая.

Ночью в моём тюфячке обнаружилась толстая кривая булавка.

Я свела дружбу с горничной из «Медных врат» — она ежедневно докладывала мне обо всех новоприбывших; Луар, рассуждала я, вернётся в знакомую гостиницу, это вроде бы домой, мы пережили там столько счастливых ночей… Дни шли за днями, я покупала горничной медовые пряники и до дыр зачитала книгу, куда постояльцы вписывали свои имена. Луара среди них не было.

Однажды я видела издали Торию Солль — измождённая и постаревшая, она странным образом сохранила свою красоту; теперь это была красота покойницы, положенной во гроб. Она шла в свой университет, и спина её казалась неестественно прямой, будто в каменном корсете. Меня она, по счастью, не заметила — а я ведь стояла совсем рядом. Я простаивала перед Университетом всё свободное время. Я ждала Луара.