Исходя из прежнего марксистского двуклассового представления об обществе, коль действительно в СССР была ликвидирована буржуазия, то оставался, вроде бы, один-единственный класс, пускай и многоликий. Ни русские, ни западные марксисты не могли с прежних же марксистских позиций объяснить имевшихся в стране классовых противоречий, интуитивно их чувствуя, и называя декларируемый властью социализм государственным капитализмом. Точно также до сего дня коммунисты не могли видеть существующего классового антагонизма в нашей стране и объяснить действительные классовые противоречия, смешивая два различных класса — класс капиталистов и класс бюрократии, именуя их по-старомарксистски буржуазией, либо же причисляя бюрократию к пролетариату и вместо классового анализа используя ярлыки и эпитеты. Всякий анализ упирался в вопрос о государстве и непонимание триалектики классовой борьбы.

Советское общество искренне полагало себя одно-классовым (только трудящиеся: рабочие, крестьяне и трудовая интеллигенция). Объективность же такова, что с уничтожением после Октябрьской революции буржуазии как класса Россия превратилась из трех- в двуклассовое общество, с двумя антагонистическими классами: рабочие, трудящиеся и бюрократия, номенклатура. В Советском Союзе не было буржуазии — значит наполовину был социализм. Весь мip (как и Россия теперь) есть трех-полярная система: три самостоятельные общественные силы, три столпа в обществоведении: α) рабочие, трудящиеся — все наемные работники, т. е. пролетариат, не имеющий ни кормящей его собственности, ни приносящей ему доход госдолжности, β) буржуазия, бизнес и γ) бюрократия, государство. Неантагонистическая «двуклассовость» советского общества, понимаемая как союз непосредственно-рабочего класса и крестьянства, позволяет нынче под рабочим классом понимать весь класс трудящихся.

В Советском Союзе была единая государственная собственность на средства производства, носившая название «социалистической, общенародной». Поскольку государство было единственным эксплуататорским классом, и поскольку рабочие коллективы так или иначе участвовали в управлении, контролировали и влияли на бюрократию, государственную собственность можно было назвать «общенародной» и «национальной», т. е. общей бюрократии и рабочих. Однако, сегодня в России по-вчерашнему смешивать два понятия: государственное и «общенациональное» — есть грубая ошибка, приводящая к противоположному пониманию всей политики. В России в конце 80-х — начале 90-х годов произошла буржуазная революция: возник и оформился новый, третий класс — буржуазия, бывший гегемоном в революции, но который не долго оставался правящим. Бывшая советская общенациональная (т. е. общая государства и народа) собственность сегодня поделена между эксплуататорским государством и эксплуататорской буржуазией — и рабочему классу наплевать, в каких пропорциях.

Новый марксизм обязан трехклассово пересмотреть и переоценить всю предшествующую историю, выступая на стороне борьбы трудящихся. Коммунисты смогут ясно поставить задачи сегодняшнего дня, лишь поняв историю трехклассово. Изучение истории как столкновения народов, культур, религий имеет прикладное значение для тактической и стратегической политики правящих классов, но бесполезно в качестве руководства к продолжению истории классами, стремящимися к завоеванию власти.

Прежняя марксистская историография своим «классовым» анализом не могла объяснить ни коммунизма в Советском Союзе, ни феномена национал-социализма в Германии — именно потому, что опиралась на 2-х полюсное манифестное м1ровоззрение, ортодоксальный, не творческий марксизм, не могла объяснить феномена третьей силы и не могла увидеть, поскольку об этом не было сказано Марксом, силы государства как самостоятельного класса, пытаясь объяснять государство не как класс, а как часть эксплуататорского класса буржуазии или инструмент господства трудящихся. Точно также, напротив, слой интеллигенции или нацию невозможно понять и объяснить как класс, т. к. они есть лишь часть класса, находятся внутри каждого класса. Межклассовые категории имеют не самостоятельное, а подчиненное значение. Интеллигенция разделена классово, и нации разделены классово. Поэтому и объединение народа должно быть не по интеллигентности, не по духовности и не по национальности, а также классово.

Марксизмом не отрицаются нравственные и культурноисторические категории, о которых и без марксизма говорится достаточно. Но без классовой оценки — первой и основной — невозможно понимание политики и истории. Разумеется, германский фашизм и советский коммунизм не тождественны, об их сходности можно говорить лишь с целью дешевой демагогии, но их классовая сущность едина — как беспредельная власть государства, не контролируемая ни рабочим классом (обществом, народом), ни буржуазией (буржуазнодемократическими институтами, капиталом). Сталинизм и гитлеризм не равны; как вещество и антивещество они равны по модулю или как ноль и минус ноль, т. е. приход к одной точке с двух сторон, как дождевая и колодезная вода. В фашистской Германии был капитализм в той же мере, в какой в Советском Союзе был социализм.

Двумерным воображением нельзя постигнуть объемность. Mip не черно-белый и не радужный, а черно-бело-серый, где черное и белое ненавидят серое. Пытаться нынешний мip объяснить радужно (культурологически, националистически и т. д.) — пустая затея. Кажущаяся многоликость непознаваемого мipa за видимой объективностью скрывает в себе полное непонимание сути явлений. Mip превратится действительно в радужный, когда напрочь очистится от черного и серого.

Марксизм всегда за то, чтобы за идеологическими, пропагандистскими и разговорными названиями видеть реальные, исторические классовые механизмы. Что такое фашизм? Определений фашизма много. Неужели болван со свастикой и портретом Гитлера сегодня — фашист? Неужели от него и таких, как он, исходит реальная угроза фашизма? Неужели эта сотня молодых максималистов таит социальную угрозу? — Полная чушь. He-фашизм называется фашизмом. Зато распространение и тиражирование этой чуши выгодно истинным бациллам фашизма — тем, кто стремится к бесконтрольной государственной власти и фактически к ней идет. Не имеет значения, называют ли эти радикальные группы себя фашистами или нет — их внешний «фашизм» позволяет властям называть себя антифашистами. Что у нынешних ультраэкстремистов от прежнего реального фашизма? — Ровно ничего, кроме внешней атрибутики и фразеологии. Действительной социальной опасности от них нет никакой. Это баловство. От них реальная угроза только как от уличного хулиганья, как от банды погромщиков. Эти бумажные «фашисты» — являются выразителями интересов никакого класса. Ни изменить законодательство, ни контролировать производство и финансы, ни вводить налоги, ни развязать и вести войну — без контроля со стороны общества — они не могут. Даже смешно говорить.

Действительный фашизм — это неподконтрольная обществу государственная власть. Когда чиновников и госвласть, составляемую ими, называют фашистами — наполовину это метафора, а наполовину объективность. Разве концлагеря, газовые камеры, уничтожения народов и агрессивные войны — это фашизм? — Нет. Все это — только следствие. Следствие бесконтрольности, безоппозиционности госвласти. Разве мыслимо ли было жечь вольнодумцев на кострах, вешать, ссылать на каторгу и сажать в лагеря, если бы был организованный в партию оппозиционный класс? Смены формаций: рабовладенья на феодальное крепостничество, феодальных сталинских лагерей на демократические брежневские психушки произошли не из гуманности властей, а с пробуждением гражданской активности всего общества.