Она глядела на Варвару с безразличным выражением, и было непонятно, узнает или нет.

– Узнаешь? – спросила Варвара.

– Узнаю, – спокойно ответила Соня.

Долго молчали. Соня придерживала дверь рукой, будто боялась, что Варвара прорвется.

– Дело у меня к тебе, – сказала Варвара.

– Ну, проходи.

Пошли коридором.

Коридор был длинный, полутемный, по сторонам много дверей. Раньше в этом доме размещалась гостиница.

Дверь в ванную комнату оказалась открыта. Стены отсырели, потрескались, и было похоже, что по углам живут ящерицы.

Комната у Сони оказалась маленькая, в ней помещались только стол и диван. Под столом стояла кастрюля.

– Тесно у тебя, – сказала Варвара.

– Тут раньше кладовка была, – пояснила Соня.

Варвара Тимофеевна села на стул. Соня – на диван. На середине стола в качестве украшения стояли в вазочке крашеные метелки.

– Чего пришла? – спросила Соня.

– Совесть пригнала, – ответила Варвара.

– А раньше где твоя совесть была? Тридцать лет назад?

– Так там любовь была, – сказала Варвара. – А поперек любви какая совесть устоит?

Соня глядела на Варвару, сравнивала ее с прежней и была довольна, что время так расправилось с ее соперницей.

– А чего ты от меня хочешь? – спросила Соня.

– Не знаю.

– А чего пришла?

– Да вот… Пришла. Прощения просить.

– Чего там. Старухи уже…

Говорить вроде было больше не о чем.

Возле двери затрезвонил телефон. Соня вышла и сказала: «Его нету дома». Потом вернулась бранясь.

В квартире жил студент, который собирал магнитофонные записи, и ему звонил весь город. Телефон находился возле Сониных дверей и звонил беспрестанно, будто испортился контакт. Соня существовала, как в справочном бюро.

– Пойдем ко мне жить, – вдруг сказала Варвара Тимофеевна.

Когда ехала к Соне, она точно не могла бы ответить, зачем едет и что скажет. Но сейчас это решение явилось как-то само собой.

– А что я у тебя забыла? – удивилась Соня.

– У меня квартира отдельная. Без телефона. Дом возле леса стоит. Там раньше зона отдыха была. Пруд с лодками. У меня пенсия шестьдесят рублей.

– И у меня пенсия, – самолюбиво сказала Соня.

Зазвонил телефон.

Соня опять вышла, сказала: «Его нету дома». И опять вернулась.

– А Сережа тебя жалел, – сказала Варвара. – Мне простить тебя не мог. Не было у меня с ним счастья. Лучше бы он у тебя остался.

– А у меня б остался, меня б ненавидел, что к тебе не отпустила. Он по тебе прямо трясся, как тигра в клетке.

– Электричество, – сказала Варвара.

– Чего?

– Любовь, она от людей не зависит. Это электричество.

Соня призадумалась. У нее было овечье выражение лица.

– Никого у него, кроме нас с тобой, не было, – сказала Варвара. – Молодой совсем пропал.

– Со мной не пропал бы, – сказала Соня. – Это у него душа разошлась.

Соня заплакала.

Варвара подумала и тоже заплакала.

– Я после него никого не любила, – созналась Соня.

Они замолчали, вспоминая прошлую жизнь, Сережу, и он представлялся им идеальным, а не таким, каким был на самом деле. Память отбросила все тягостное, обыденное и явила им прошлое очищенным и возвышенным. Они любили это прошлое и себя в нем, и это мирило их с сегодняшним одиночеством, скудостью существования.

– Все же мы не чужие, – определила Варвара. – У нас общая память. Будем помогать друг дружке в старости. Мало ли чего… Ты заболеешь – я в аптеку сбегаю.

– Я подумаю, – сухо сказала Соня и самолюбиво поджала губы.

– Подумай, подумай, – обрадовалась Варвара. – А я тебе подробный адрес запишу.

Зазвонил телефон.

– Да отлай ты их! – посоветовала Варвара. – А хочешь, я отлаю?

– Хочу, – согласилась Соня.

Ей нравилось подчиняться, а Варваре нравилось опекать.

Варвара отвела косынку от уха, взяла трубку. Послушала и сказала:

– Его нету дома.

Должно быть, на другом конце сказали «Извините», потому что Варвара ответила: «Пожалуйста».

На другое утро Варвара Тимофеевна вернулась в Москву поездом, который прибыл в пять двадцать.

Когда она вошла в квартиру, стены молчали.

Было спокойно и после обеда, и на другое утро.

Варвара Тимофеевна ходила по квартире на цыпочках, боялась даже набрать в чайник воду, чтобы не спугнуть хрупкую, ненадежную тишину. Но было тихо, и Варвара Тимофеевна поняла, что Богородица договорилась насчет нее с Богом и теперь все в порядке.

Первым делом Варвара Тимофеевна расставила всю мебель по своим местам.

Собрала на совок осколки люстры и спустила в мусоропровод. Потом взяла стул и, приспособив его на плече, понесла обратно на помойку.

Весна была холодной. Дети бегали и в летнем и в зимнем. Две пары двойняшек из третьего подъезда играли посреди двора: две одинаковые девочки крутили веревку, а две одинаковые прыгали. Варвара Тимофеевна приостановилась и подивилась прихоти природы, создавшей по два абсолютно тождественных экземпляра.

Молодой профессор Виня, одетый в распоследнее рванье, как нищий на паперти, мыл из шланга свою темно-красную машину. Асфальт вокруг был темный, а машина сверкала на солнце, как переспелая вишня.

Ромка-татарчонок выволок самокат на тяжелых колесах и проехался по нежно-зеленой молодой рассаде. Проехался, оглянулся на дело рук своих, потом со шкодливым видом глянул наверх, на окна Варвары Тимофеевны. Но Варвара Тимофеевна стояла прямо перед ним со стулом наперевес. Ромка втянул голову в плечи, стал шить глазами.

– Играй, играй, сыночек… – проговорила Варвара Тимофеевна и пошла своей дорогой.

Ромка с удивлением посмотрел ей вслед и поволок свой самокат на соседнюю улицу. Жить без сопротивления ему было неинтересно.

В районе свалки Варвара Тимофеевна встретила управдома Шуру. Она шла из магазина, из ее сумки торчал парниковый огурец ровного темно-зеленого цвета, будто выкрашенный масляной краской.

– А у меня больше не стучит, – осторожно похвасталась Варвара Тимофеевна и постучала свободной рукой по деревянной ножке стула.

– А у меня пятьдесят шестую квартиру сверху затопило, – пожаловалась Шура. – Ремонта требуют, паразиты. Дай им маляров.

– Ну и дай, – сказала Варвара Тимофеевна.