И тут прозвучало:

– Так себе шутка! – Эту фразу бросила Ника, вошедшая в кухню и услышавшая конец диалога.

В этот ранний час она была не накрашена. Обычно невесту хозяина Оля видела при полном макияже. Да не обычном, а моделирующем. Ника наносила на лицо разные оттенки тонального крема, чтобы выделить скулы, сузить нос, округлить подбородок. Она красила свои наращенные ресницы, обливала заполненные гелем губы блеском, делала более яркими ламинированные брови. И выглядело все это сногсшибательно. Но сейчас, без тонны косметики на лице, она казалась Оле более милой и женственной. И ей очень нравились Никины веснушки, которые девушка тщательно замазывала.

– Знаю, – ответил невесте Святослав. – Из меня вообще остряк никудышный.

– Соглашусь. – Ника подошла к жениху, обвила его шею руками и шепнула: – Зато любовник великолепный. Этой ночью ты творил чудеса.

Она говорила тихо, но Оля все равно услышала ее слова и смутилась. Тема секса для нее всегда была закрытой.

– Можно и мне кофе? – обратилась к ней Ника.

– Да, конечно, – ответила Оля, подумав о том, что, прежде чем что-то попросить, могла бы и поздороваться. Язык не отвалился бы сказать «Доброе утро». – А ваш, Святослав Иванович, готов. – Она поставила перед Глинкой чашку с двойным эспрессо, а ту, в которой он сам себе приготовил кофе, забрала, чтобы помыть.

– Даже пахнет не так, как моя бурда, – заметил Глинка, втянув носом пар, поднимающийся над чашкой.

– Когда порошок заливаешь кипятком, он не в полной мере раскрывает свой аромат, – обьяснила Ольга. – Да и вкус иной получается.

– Давно бы купил кофе-машину, – вступила в беседу Ника. – Она и напиток идеально готовит, и ждать не надо – на кнопку нажал, и готово.

– Терпеть не могу машины, – фыркнул Святослав.

– Да брось! – со смехом махнула рукой Ника. – У тебя весь дом напичкан техникой последнего поколения.

– Ты говоришь о пылесосах, газонокосилках…

– Плитах, холодильниках, очистителях воздуха, – продолжила Ника, красноречиво обведя взглядом кухню.

– Но ты заметила, что нет мультиварки, микроволновки, аэрогриля?

– Вижу только комбайн.

– Он используется для приготовления салатов на зиму. Лечо, бакат из баклажанов, кабачковая икра – это все я люблю и понимаю, что вручную переработать большое количество овощей трудно. Поэтому за Оксану режет и трет комбайн. Но остальное делает она. Стоит над эмалированным тазом, помешивая варево и добавляя в него разные ингредиенты, как колдунья, что приворотное зелье готовит…

– Мне начинать ревновать тебя к поварихе? – Ника ткнула Святослава кулачком в плечо.

– Я думал, ты уже…

И тут зазвонил внутренний телефон. Оля подошла к нему, сняла трубку и услышала голос охранника:

– Приехала полиция, встречайте.

Он вел машину по шоссе в сторону города. Вдали уже показались свечки новостроек, что возвели на окраине.

– Раньше тут были болота или я что-то путаю? – услышал Борис голос Максима, сидящего на заднем сиденье его «Лендкрузера».

– Были. Я жил в деревне, на месте которой сейчас жилой комплекс «Венеция». – Он указал на высотки из голубых шлакоблочных плит. – Мы, когда были детьми, тут лягушек ловили, а бабки наши котят топили.

– Город так разросся?

– Площадь его почти в полтора раза увеличились за последние пятнадцать лет.

– Я совсем его не помню… – сказал Максим. – Город родной. А вот эту дорогу – да. Хотя все иначе было тут. Раньше, помню, болота были живописные, с камышами, заводями, покрытыми ряской, а теперь только трава… И церкви не видно. Она же есть там, за высотками?

– Никольская, – кивнул Борис. – Когда я был пацаном, в ней веники вязали. Потом заколотили и позволили ей разрушаться.

– Значит, я что-то себе нафантазировал. Мне казалось, я был в ней и церковь работала.

– Тебя крестили в ней. Твой отец деньгами помогал ее восстанавливать. Он много вкладывал в благотворительность. Сначала для того, чтоб налоговые льготы получить да в прессе засветиться… А когда тебя потерял, от души людям помогать начал. Фонд поддержки больных детей организовал. Столовую бесплатную открыл. А Никольский храм так отделал, что он стал краше, чем на старинных фотографиях.

– Я не могу помнить того, как меня крестили. Мне же было несколько месяцев, так?

– Полтора года. В церкви тогда отопления не было, и ждали лета, чтобы ты не заболел после купели.

– Все равно… Совсем кроха же был. Я себя до пяти лет не помню. Всплывают какие-то эпизоды, но я не уверен, что они не плод моего воображения, – признался Максим. – Например, когда вы открыли передо мной дверь своей машины, мне показалось, что такое уже было давным-давно… И вы увозили меня куда-то… Одного.

– Нет, я тебя никуда не возил. Ни одного, ни с кем-то. Мы с тобой, малышом, вообще всего раз контактировали. И ты был с Чини. Она плела венок, а ты носился по полю за стрекозами… Потом я нес тебя на плечах в дом. Не помнишь такого?

Максим покачал головой.

– Лица родителей, и те забылись. Все хотел у Святослава попросить показать их фотографии, да все момента не было. Поэтому слово «мама» ассоциируется у меня только с Чини. А «папа»… – Парень тяжело вздохнул. – Ни с кем.

– Отец в тебе души не чаял, постоянно рассказывал мне, какой ты необыкновенный. Но он был очень занятым человеком и мало времени тебе уделял. Когда возвращался домой, ты уже спал. Уезжал – ты еще спал или только просыпался и лежал в кроватке, щуря задумчивые глазенки. Родители называли тебя Маленьким Буддой, ты знаешь?

– Чини говорила.

Они въехали в город. Высотки ЖК «Венеция» остались позади, и перед взором Бориса предстала Никольская церковь.

– Хочешь, зайдем в храм? – обратился к Максу Борис.

– Да, но… Я не знаю, как себя там вести.

– Обычно. Сейчас служба закончилась, мы просто походим, посмотрим, каким прекрасным благодаря твоему отцу стало его убранство.

– Перед входом креститься надо, а я не умею.

– Я тоже. Путаю, справа налево или слева направо. Поэтому не крещусь. А вот дурные мысли за порогом оставляю, – с этими словами Борис въехал на территорию парковки. Заглушил мотор. – Только тебе лучше брюки надеть. Непочтительно. – Он открыл автомобильную дверку и опустил ногу на брусчатку. – Ты переодевайся, я подожду на улице.

И покинул салон.

Пока Максимилиан доставал из сумки штаны и натягивал их, Борис стоял у ворот церкви и смотрел на купол. Позолотили его полностью за счет Ивана Глинки. И колокола именно он закупил. За те четыре года, что прошло между днем смерти Маленького Будды и его собственной, отец Максимилиана и Святослава истратил чуть ли не половину своих денег на благотворительность. И жена поддерживала его в этом. Более того, она призывала супруга к тому, чтобы перестать поклоняться золотому тельцу и зажить простой жизнью фермеров. Земель тогда у Глинки было много. Можно и теплиц настроить, и скотных дворов, и пчел развести, и форель в пруду. И им хорошо, и деревенским польза – рабочие места появятся. А еще деток усыновить ей хотелось. Пока муж церковь восстанавливал, Клементина детскому дому помогала. Игрушки, одежду, мебель возила. Клоунов да дрессировщиков собачек на праздники приглашала. Но понимала, что этого недостаточно. Для сирот главная мечта – это дом. И они с Иваном могли бы дать его кому-то. Всех не усыновишь, конечно, но двоих, троих запросто. Тем более Святослав совсем большой, скоро восемнадцать…