— Ну, что? Преображаемся до неузнаваемости? — с ходу спросила Светка.

— Да! Но на этот раз никаких париков и накладных ресниц, — произнеся это, я внутренне содрогнулась, на секунду представив масштабы возможной катастрофы, но жажда подвига делала меня решительной и бесстрашной. — Сегодня я хочу быть естественной и очень красивой.

— И для кого эта неземная красота?

— Светка, не поверишь! Для себя любимой.

— Ну, для себя, так для себя, — поставила точку Светка и решительно взялась за ножницы.

Я закрыла глаза, чтобы не видеть, как воплощается в жизнь самый зверский из моих замыслов. И правильно сделала, потому что после ножниц Светка так же решительно взялась за кисточку и краску. Насколько я успела заметить, краска была радикально черного цвета. Я попыталась остановить приятельницу, но сделать это могло только цунами или, в крайнем случае, небольшое землетрясение. Я с надеждой посмотрела за окно, но там не было никаких признаков природных катаклизмов. Светка между тем уже добралась до моих бровей и ресниц и с воодушевлением мазала их такой же радикально черной краской. Я уже потеряла счет времени, а Светка все никак не могла остановиться. Высушив волосы и смыв краску с бровей и ресниц, она взялась за лицо. По утрам я тратила на макияж не более пяти минут, считая, что этого вполне достаточно. Светка же, поджав от усердия губы, творила не покладая рук в течение часа и только после этого, отступив на несколько шагов и придирчиво осмотрев получившийся шедевр (именно так и никак иначе Светка называла продукт своего труда), развернула кресло, в котором я сидела, к зеркалу и скромно отошла в сторону в ожидании заслуженных комплиментов.

Когда я попыталась разглядеть свое отражение в зеркале, я его там не нашла. Зато там была незнакомка, как две капли воды похожая на молодую Одри Хепберн, с короткой стрижкой и оленьими глазами. Незнакомка явно была довольна своей внешностью и крутила головой, рассматривая себя со всех сторон. Я открыла рот, чтобы возмутиться дурацкими штучками, на которые Светка была мастерица, но тут до меня дошло, что никакой Одри Хепберн в салоне нет, а в зеркале мое собственное отражение.

— И что мне теперь с этим делать? — спросила я, обращаясь к Светке.

— Да все что угодно, — невозмутимо ответила та. — Это уже не мое дело.

Вряд ли превращение блондинки в брюнетку можно назвать подвигом, но что-то героическое в этом явно есть — в этом я теперь убеждена!

Я еще раз внимательно посмотрела на себя в зеркало — новый образ мне начинал нравиться, поцеловала Светку и выпорхнула (с таким лицом ходить было неприлично) из салона.

Следуя женской логике, новый образ требовал завершения. А завершить его и довести до совершенства можно было только в торговом центре с подходящим названием «Восторг».

В «Восторге» я пребывала еще два часа, перемерила десятка три нарядов, пока не остановилась на маленьком белом платье с тремя вертикальными черными полосками от плеча и черных туфлях-лодочках с белой отделкой. Платье и туфли смотрелись эффектно, и я осталась довольна своим выбором. Я сложила свои джинсы и майку, в которых была с утра, в пакет и, расправив крылышки, выпорхнула из магазина.

Оказавшись на улице в столь необычном для себя обличье, я сразу же перестала быть невидимкой, как большинство из нас, спешащих по делам и занятых собственными проблемами. В момент своего появления я тотчас же превратилась в объект восхищения мужчин и зависти женщин. Эта реакция окружающих была настолько бурной, что я решила, что было бы глупо не воспользоваться ситуацией и не извлечь из нее пользу. А самую большую пользу в облике неотразимой красавицы можно извлечь, конечно же, из встречи с Гариком, истинным ценителем женской красоты. Не долго думая, я села в машину и взяла курс на Трубный район.

В отделении полиции, где нес свою службу честный мент Гарик Папазян, все было, как всегда, — в коридорах сновали хмурые полицейские, на стульях перед кабинетами сидели притихшие и чуть испуганные посетители. Мое появление развлекло, а вернее, отвлекло и тех и других. Я гордо прошествовала по коридору и без стука открыла нужную дверь. Реакция Гарика была предсказуемой: кавказский мужчина по своему темпераменту любвеобилен и умеет разглядеть красоту в каждой женщине, а тут практически сама Одри Хепберн!

— Танюша-джан, ты ли это?! — почти запел Гарик.

— Гарик, я по делу, — попыталась я опустить на землю воспарившего приятеля.

— Так я сразу и понял, что ты по делу. И кажется, догадываюсь по какому. — Крылышки за спиной Гарика взволнованно затрепетали.

— Мне надо пробить по твоей базе одного человека, а вернее, двух, — сказала я, изо всех сил сохраняя деловой тон.

«Пробить по базе» — киношное выражение, которое мне очень нравится. В полиции, конечно же, не было такой базы, из которой можно получить любые сведения о любом человеке, как это показывают в кино. Но выражение было кратким и емким и четко формулировало цель.

— Всего-то? Да я готов на руках отнести тебя на вершину Арагаца!

— На вершину — не надо. А вот выполнить мою просьбу быстро — обязательно.

— Сегодня не получится — прости, дела. Но завтра — все что угодно.

— Гарик, не все что угодно, а всего-то сведения о двоих, моих соседях — Терентьевых.

— И что я за это буду иметь? — упорно не терял надежды Гарик.

— Благодарность моя не будет иметь границ, — томно произнесла я и уже обычным тоном добавила: — В пределах разумного.

Мысль проверить Терентьевых появилась у меня в голове совсем недавно, после разговора с Андреем о «Дигикарде». Действительно, что я знала о Галине Ивановне и Геннадии Николаевиче, кроме того, что они были хорошими людьми? Жили они в доме всего год. Судя по всему, родственников в Тарасове у них не имелось. Несмотря на общительность Галины Ивановны и приветливость Геннадия Николаевича, я никогда не видела, чтобы к ним приходили гости, а ведь за год можно было обрасти уж если не друзьями, то хотя бы хорошими знакомыми. Я понимала, что у меня нет никаких оснований подозревать Терентьевых, но ярко выраженный синдром отличницы заставлял меня тщательно отрабатывать все версии, даже самые невероятные. Вот и сейчас, сидя за рулем своей «девятки», я пыталась запустить «паровоз», чтобы нарастить мясо на костях версии. Мясо никак не наращивалось. «Предположим, что Терентьевы оказались дальними родственниками Ирины Александровны, — рассуждала я. — Они каким-то образом узнали, что она вернулась в Россию и поселилась в Тарасове. Они тоже переезжают в Тарасов и покупают соседнюю квартиру. Затем знакомятся с Ириной Александровной и ждут подходящего случая, чтобы убить ее. Но тут появляется Алекс, еще один наследник. Тогда Терентьевым не остается ничего другого, как убить и его». Все складно. Но тут включился внутренний голос и начал задавать вопросы: «Как Терентьевы узнали, что Ирина Александровна приехала в Россию? Почему они столько лет не общались? Почему они сразу не убили ее, а ждали целый год? Каким образом они получат наследство?» И главный вопрос: «Почему в дневнике Ирины Александровны не было ни малейшего упоминания о каких-либо родственниках, живших в России?» Вопросы жужжали в моей голове, как рой растревоженных пчел. И каждый из них тормозил разогнавшийся «паровоз», пока тот совсем не остановился. «Хорошо, — уступив назойливым вопросам, согласилась я. — Сдаюсь. Но что-то в этом все-таки есть. Интересно, что мне завтра скажет Гарик?»