Иван знал историю, но разлюбил ее, как только она забрала жизнь его отца. Когда ему исполнилось шестнадцать, он вдруг понял, что его раздражает это копание в черепках, это перебирание прошлого.

Смородинов говорил:

– Мой мальчик, только прошлое истинно! Настоящее эфемерно, а будущее может и не настать. Только оперируя прошлым, мы делаем сегодняшний день настоящим и превращаем будущее в реальность!

Мальчик кивал, но думал по-другому:

– Нет, Денис Трофимович! Это прошлого нет, а историки крутят его как хотят. А вот настоящее есть, и только оно определяет, каким быть будущему. И уж конечно, не с помощью исторических наук!

Примерно тогда Иван вместе со опекуном посещал столичную конференцию специалистов по скифо-сарматским поселениям. Прения ученых мужей гимназисту надоели, и он, сославшись на мигрень, попросился у профессора погулять по столице. Увлеченный дебатами, Смородинов отпустил юношу.

Иван долго бродил по Невскому и наконец оказался на выставке тогда еще неизвестного ему мецената Яхонтова, которая изменила его жизнь. Это была выставка самодвижущихся повозок. Иван как зачарованный любовался диковинными аппаратами и ушел из здания, лишь когда его уведомили, что выставка закрывается.

Смородинов, к счастью, ничего не заметил – он был занят своими дискуссиями. Так умер историк Иван Гусев и родился ученый Иван Гусев.

Все вдруг в голове у гимназиста стало на свои места. История – лишь средство для великих научных свершений. Сейчас, в преддверии двадцатого века, столько великих свершений предстоит сделать! Открыть новые газы и сплавы металлов, создать самые совершенные виды транспорта, пробраться в самую глубину клетки и атома, пересечь Вселенную на кораблях астронавтов, изобрести лекарства от старости, создать искусственную пищу, чтобы люди не знали голода… Разве такие великие планы сравнятся с поисками мифических шайтановых зеркал? Уж лучше самому делать историю, чем ею заниматься. Чтобы потом, через тысячи лет, другие Смородиновы изучали твои великие дела. Вот ради этого стоит жить. А история – что ж, пусть это будет первой ступенькой человека, который перевернет мир.

* * *

Легко сказать – перевернуть мир. Годам к тридцати Иван понял, что, скорее всего, мечты о великом открытии или изобретении так и останутся мечтами. В двадцать лет мечтается легко и глобально, а вот когда ты понимаешь, что первая часть твоего пути проиграна, мечты сменяются угрюмыми думами о том, что реальность не такая уж и радужная. Не было у Ивана таланта первооткрывателя, не было, хоть ты тресни. Сотни лекций по физике, химии и механике посетил он в университете, но все посещения заканчивались плачевно: он или засыпал, или просто терял нить повествования. Единственное, что ему удалось изобрести, – так это автоматическое сито для археологических раскопок, которое просеивало песок при помощи ручного привода или моторчика. Но Смородинов отнесся к этому очень равнодушно, намекнув, что вручную перетрясать песок куда сподручнее. И был в сущности прав: изобретение оказалось абсолютно бесполезное, никому не нужное и совершенно местечковое. Смешно даже говорить о какой-то революции в научном мире.

Иван совершенно отчаялся, мысли о собственной бесполезности и никчемности сводили с ума. Выручил в очередной раз его величество случай.

Совершенно случайно в читальном зале университетской библиотеки Ивану попались столичные «Ведомости» с очень интересной статьей на первой полосе. В ней говорилось об известном меценате Яхонтове (кстати, уроженце Старокузнецка), получившем титул почетного члена Академии наук России. Филантропичный миллионер тратил свои барыши не на певичек и золотые ватерклозеты, а на финансирование самых интересных разработок отечественной науки. Именно благодаря Яхонтову удалось прорваться из нищеты великому ныне физиологу Григорию Гутлерову, именно он выдал на исследования фантастическую сумму – полмиллиона золотом – никому не известному в начале века Тимирязеву. Сам Яхонтов, по его словам, в науке почти не разбирался, но верный нюх делового человека подсказывал фабриканту, куда именно вкладывать капиталы, – и покамест никогда не подводил. Статья была посвящена тому, что один из «птенцов» Яхонтова, астроном Киршбаум, назвал в его честь одну из звезд.

Тут-то и понял Иван, что если ему не удастся стать великим ученым, то хотя бы тем, кто стоит рядом с великим ученым, этаким доктором Ватсоном при Шерлоке Холмсе или Санчо Пансой при Дон Кихоте. Лучше быть вторым в Риме, чем сотым в деревне.

После десяти лет терзаний и метаний по различным кафедрам естественно-биологического и физико-математического факультетов Иван наконец определился. Самым важным открытием для человечества может стать, конечно, не открытие эрзац-хлеба, который бы стали продавать еще дороже, чем настоящий, и не способ получать энергию из солнца или ветра. Все это полумеры: голодному человеку нужна не рыба, которую он слопает за минуту, и даже не много рыбы, которую он слопает за неделю, а остальное выкинет, ему нужен неиссякаемый источник, да чтобы никто его не смог отнять. Спасти человечество от голода, нехватки земли и братоубийственных войн могло лишь открытие новых плодородных земель – за пределами стратосферы. Гусев решил, что должен войти в группу молодых исследователей космоса – любой ценой.

Дальше было штудирование литературы. Иван давно наблюдал за разработками калужского ученого Константина Циолковского. Летательные аппараты, покоряющие просторы космоса, пленили молодого историка. Он взахлеб прочел художественную повесть «Грезы о земле и небе» о других мирах, разумных существах с других планет и об общении землян с ними, а публикацию в журнале «Наука и жизнь» «Аэроплан, или птицеподобная (авиационная) летательная машина» выучил буквально наизусть. После этого было новое открытие – публикация в «Научном обозрении» труда Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами». Там были изучены навигационные механизмы, поставка и транспортировка топлива, а также убедительно доказано, что единственным аппаратом, способным совершить космический полет, является ракета. Потом – книга А. П. Федорова «Новый способ воздухоплавания», в которой говорилось об освоении космоса в безвоздушном пространстве.

Дождавшись, когда профессор уедет на недельный симпозиум в Саратов, Иван купил билет до Калуги и добрался туда ровно через сутки. Ему быстро подсказали, где живет странноватый преподаватель епархиального училища, и вот уже скоро Иван стучался в двери небольшого домика на Коровинской улице.

Как оказалось, молодой ученый был не таким уж и молодым, как о нем писали в газетах.

– Молодой ученый – это тот, чьи теории пока не подтверждены, – уже потом, когда они познакомились и пили чай на веранде, заметил Циолковский. – А большинство моих теорий, увы, так навсегда и останутся записями в этой толстой тетрадке.

– Но я готов вместе с вами делать любые опыты! – пылко вскричал Иван, чуть не опрокинув розетку с абрикосовым вареньем. Константин Эдуардович плохо слышал, но из уважения к собеседнику держал свою слуховую трубку на коленях, отчего Гусеву приходилось кричать. – Я буду с утра до вечера изготовлять любые детали, буду строгать, пилить, шлифовать! Я привык к невзгодам, я могу жить прямо в лаборатории! И когда у нас получится корабль астронавтов, готов первым стать на его борт, пусть даже и риск будет равен ста процентам! Вы… вы примете меня к себе в ученики?