Тишина. Все словно ждут чего-то. От меня?

— Э-э-э… — Я пытаюсь улыбнуться победительнице змей. Не уверен, что улыбка получилась достаточно естественной, но по крайней мере последующая фраза прозвучала в тему: — Ты молодец!

И не менее стремительно, чем до этого бежал сюда, спешу назад к ложу, уклоняясь от стелющихся под ноги хрупких орхидей и совсем наоборот — танцовщиц. На нем я, словно правитель на троне, не могу выглядеть нелепо и смешно. Уж точно приличнее, чем когда выскочил на сцену отлично поставленного театрализованного представления. Этакий герой в тесном трико с узкими красными плавками поверх, в маске и с броской эмблемой на груди: доллар без вертикальной линии на символе. И вот этот герой врывается в примерочную кабинку отдела нижнего белья, дабы спасти проглоченную бархатным бордовым нутром прекрасную принцессу. — Клац!.. — и пробудившийся разум осознает происходящее. В перепуганных женских глазах отражается не таинственный герой, а сантехник дядя Вася из соседнего подъезда, в исподнем и с надетым на голову порванным старым чулком. Это в полной мере подтверждает вернувшееся осязание. В следующий миг, захлебнувшись в волне жгучего стыда, наступает пробуждение. Но не на этот раз.

Укрывшись покрывалом по самые ноздри, я облегченно вздохнул.

Как оказалось, рано.

Моя выходка не сорвала представление, наоборот, она внушила девушкам мысль, что я не прочь сам в нем поучаствовать.

— О Великий! — пропели они, окружая ложе и касаясь пальцами края покрывала. — Великий дракон! Твой день близится…

Вцепившись в ткань, я замер, не зная, как поступить.

А танцовщицы тем временем, убрав мой меч на место, продолжают подбираться ко мне, не прекращая напевного восхваления Великого и Могучего.

— Как сам ты породил Яичницу, выйдя из драконьего яйца, так и надежда породит спасение, выйдя из авата…

«Они не будут ждать, пока надежда сама проклюнется!» — догадался я и, взвизгнув совсем неподобающим воплощению дракона образом, попытался вырваться из вцепившихся в меня со всех сторон женских, но отнюдь не слабосильных рук.

— Проща-а-ай… — прошелестел едва различимый голосок джинна. Вместо того чтобы прийти мне на помощь, он поспешил незаметно укрыться в своем сосуде. Тоже мне пацифист… бескрылая птица мира цвета отборного лазурита!

— Ликуйте, грядет спасенье! — перекрывая мои попытки позвать на помощь, выкрикивают девушки.

Откуда-то из-за деревьев донесся многоголосый стон. Кому-то либо очень хорошо, либо совсем наоборот.

Отброшенное в сторону покрывало белым комом падает на орхидеи, и я взлетаю вверх. Впрочем, улететь достаточно далеко мне не дают. Удерживая на поднятых над головой руках, обнаженные танцовщицы несут меня навстречу моей жестокой судьбе.

Оттранспортировав меня через ручей с огарками свечей на листьях кувшинок, девушки замирают.

Трепыхаясь, словно комар в паутине, я с ужасом слежу за медленно приближающейся девушкой-драконом, что так виртуозно владеет ножами.

Набираю полные легкие воздуха, чтобы, возможно, в последний раз в жизни испустить басовитый вопль… Не хочу вопить фальцетом! Девушка в блестящей чешуе вдруг взмахивает руками и падает предо мною ниц. Сердце мое, собиравшееся скатиться в пятки, резко меняет направление и подскакивает к горлу, закупорив выход крику. Поперхнувшись, я захожусь в кашле.

— О аватара, яви милость, выйди к покорным воле Великого дракона творениям его, — обращается ко мне склонившаяся к самой земле танцовщица, не поднимая глаз. — Даруй счастье лицезреть тебя. Пусть возрадуются и обретут надежду на нелегком пути служения дракону.

Мое сердце неуверенно вернулась в свою конуру из обтянутых плотью ребер, дрожа, но не пытаясь убежать прочь. Сдержав рванувшийся на волю сквозь открывшееся отверстие крик, я шумно выдохнул. Ох уж этот мне эзопов язык…

— Опустите меня на землю, — попросил я и, вспомнив о непосредственности примитивного мышления, поспешно добавил: — Осторожно.

Мое пожелание тотчас исполнили.

— Благодарю, — поднимаясь на ноги, сказал я. — Мне нужно одеться.

— Но разве людская одежда может быть достойна тебя? — подняла на меня глаза девушка-дракон.

«Куда она все время смотрит?» — мелькнула мысль. Но я не дал ей перерасти во что-то большее.

— Не одежда красит человека, — назидательно произнес я, — а визажист или имиджмейкер… то есть я хотел сказать, что человека красят его дела. — И про себя добавил: «Главное, чтобы за дела краснеть не пришлось».

После недолгого разглядывания сложенных стопкой у ложа уцелевших вещей, отчетливо сохранивших следы всех трудностей, выпавших на мою долю в бессознательном состоянии, я остановил свой выбор на помятом покрывале. Завернувшись в него, словно древнеримский сенатор в тогу, как это мне представляется: два оборота вокруг пояса, а затем свободный конец через левое плечо, я на всякий случай прихватил с собой меч и вернулся к распростертым ниц танцовщицам ночи Великого дракона.

Доносящиеся завывания моих незнакомых фанатов стали громче и слаженнее. Если прислушаться, то начинает казаться, что доносимые звуки слагаются в хоккейный клич: «Шайбу! Шайбу!»

— Теперь можно и поприветствовать собравшихся, — сообщил я танцовщице в чешуйчатом наряде, бывшей в их группе, по всей видимости, главной.

Восприняв мои слова как согласие на продолжение церемонии, девушки проворно вскочили на ноги и, вернув меня в горизонтальное, отстоящее на полтора метра от земли, положение, развернулись на девяносто градусов и рысцой бросились наверстывать время, потраченное на потакание капризам аватары дракона.

Петляющая среди низкорослых, растущих корнями вверх деревьев тропинка довольно скоро вывела нас к краю верхнего из трех уступов, который венчает понижающийся каскадом склон. Самый нижний ярус — поляна, втиснутая между каменистым берегом озера и стоящими стеной джунглями, — заполнен людьми, скандирующими:

— Дракон! Дракон!

Восторженный рев, одновременно вырвавшийся из сотен и сотен глоток при моем появлении (надеюсь все же, не вид обнаженных танцовщиц вызвал столь резкий прилив энтузиазма толпы), поднял ветер и породил чувство собственной неполноценности у целого сонма отдыхающих на облаках громовых раскатов.

Взметнулись вверх руки, затрепетали зажатые в них полоски пестрого шелка. От их мельтешения зарябило в глазах, поплыло изображение, смешиваясь в однородную массу. Не рассмотреть в ней отдельных лиц. Лишь нутром чувствуется обожание, излучаемое фанатично блестящими глазами, сливающимися в воображении в один огромный глаз дракона.

Приветственно машу рукой, надеясь, что подобный жест в этом мире не имеет какого-либо извращенного значения.

Возросший энтузиазм собравшихся у основания горы людей указывает на верность выбранного направления.