Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Окрестное зверье, разогнанное утренней группой фанатов, то ли не успело вернуться, то ли, наоборот, успело адаптироваться к шуму. Как бы там ни было, но джунгли безмолвствуют.
— Уууя! Уууя!!! — Толпа машет пестрыми тряпицами, притопывая ногами и хлопая в ладоши. — Пришел долгожданный. Воплотилось пророчество.
— Он здесь! — восклицают танцоры, выражая свой восторг частыми кивками звериных масок.
Краем уха слушая лестные, но совершенно незаслуженные отзывы, я подхожу к краю обрыва, чтобы поглазеть на изваяния, выставленные на средней площадке. Не «Кама-сутра», конечно, но тоже весьма познавательно…
— Оп-па! — Находящиеся у подножия третьего уступа статуи сильно отличаются от тех, которые я ожидал увидеть.
Кажется, я начинаю понимать причину двойного названия храма. Скульптурные группы, состоящие исключительно из пар противоположного пола и украшающие противоположный склон, по всей видимости, символизируют правильное, с точки зрения дракона, времяпрепровождение в ночной период жизни. К ней относится первая часть завета: «Плодитесь и живите». Вторую же часть олицетворяют сошедшиеся в смертельных поединках бойцы, потрясающие замысловатостью боевых стоек и разнообразием вооружения. Ибо что есть жизнь, как не непрерывная борьба за существование? Жестокая, бескомпромиссная, не признающая никаких правил и ограничений… С этой точки зрения образ человека с мечом символичен, а на начальных этапах развития человечества к тому же и исторически достоверен.
— Дракон, дракон! Ты так могуч, — распевают почитатели, подняв над головой зажженные факелы и раскачиваясь из стороны в сторону. Факелы страшно чадят, целые облака густой черной копоти возносятся вверх, пушистыми снежинками оседая на некогда белую ткань простыни.
Коснувшись изломанной линии горизонта, солнце налилось багрянцем, словно его притушили и оставили гореть вполнакала, и заторопилось прочь.
Полезшая изо всех щелей сырость начала концентрироваться на коже холодными капельками влаги.
— Наверное, нам пора?! — обратившись к танцорам, проорал я.
Маски переглянулись и одновременно встали на колени, опустив импровизированные носилки к самой земле, давая мне возможность взойти на них.
Переборов искушение выкрикнуть: «Но, залетные!» — я лишь махнул рукой. Поехали. Правда, чувствую я себя при этом по меньшей мере Нероном.
«Сейчас покушаю, и спать… — решил я, утомленно разминая шею. — Набираться сил после трудов праведных».
Кто с мечом к нам придет… тому мечи в орала перекуем и пахать заставим.
Надпись на шлагбауме погранзаставы
Солнце окончательно укрылось за горизонтом, отдав землю во власть ночи, а Ольги все не было. Как не было и ужина. Какой уж тут сон?
— Джинн, а джинн…
— Чего изволите? — молодцевато гаркнул эфемерный дух, выпятив грудь. Серебряные полумесяцы, в два ряда приколотые к ней, едва слышно звякнули.
— Почему она не идет?
— Ну… с точки зрения всеобщей концептуальности при…
— Джинн, — с нажимом произнес я.
— Рановато, — резонно заметил он.
Вот только мой желудок, не принимая в расчет доводы логики, настойчиво требует пищи. И желательно не пустого риса. Поскольку для меня кусок мяса, который нельзя потрогать руками, — выдумка, не говоря уж про такой, который и разглядеть-то удается с трудом
— И долго ждать?!
— Ляг поспи, время незаметно пройдет.
— Да не могу я заснуть!
— Хочешь, колыбельную песенку спою? — с энтузиазмом предложил он.
— Сомневаюсь…
— Закрой глаза. Вот так. Хорошо… И считай вслед за мной верблюдов. Только не вслух, а про себя.
— Каких верблюдов?
— Дромадеров.
— Кого-кого?
— Хорошо, — легко согласился раб сосуда. — Не нравятся одногорбые, считай двугорбых бактрианов.
— Да мне все равно, — признался я.
— Вот и замечательно. Готов?
— Да, — заложив руку за голову, ответил я.
— По пустыне шел ишак. Вах! А за ним верблюды. Сосчитай их и засни. Вах! Один верблюд по пустыне идет. Вах! Два верблюда по пустыне идет. Вах! Три…
До восемьдесят третьего я исправно повторял считалочку за джинном, потом перестал. На сто сорок седьмом у меня разболелась голова. До двести четвертого я терпел, а потом взмолился:
— Прекрати!!!
— Как?! — изумился джинн. — Ты до сих пор не уснул?
— Нет, — перевернувшись на бок, ответил я. — Что-то у меня голова болит.
— Это мы легко исправим…
— Не нужно, — поспешно отклонил я любезное предложение джинна. — Мне она дорога как память.
— Чья?
— Моя.
— О ком?
— Обо всем. О тебе, например…
Почесав мясистый стручок носа, джинн скосил глаза к переносице, надул губы.
— Да-а-а… уж, — проговорил он с кислой миной. Неужели не рад тому, что останется в моей памяти?
Может, обижается, что я его пробку не вернул? Так это мы мигом уладим.
— Кстати, джинн, относительно твоей пробки…
— Какой пробки?
— От кувшина, — пояснил я. — Ну, той, которую я нечаянно проглотил.
— И что с ней? — спросил джинн.
— Ничего. Я, конечно, не проверял, но думаю, что она сохранилась в первозданном виде.
— Где?
— Вон там, — указал я пальцем направление. — За деревцем.
— Пускай там и остается, — решил ультрамариновый дух кувшина.
— Как скажешь, — излишне поспешно согласился я, испытав моральное облегчение. — Как скажешь.
И растянулся на ложе, созерцая робкое мерцание первой появившейся на небе звезды. Крохотный бледно-голубой светлячок, зависший где-то в бескрайних глубинах космоса. Следуя его примеру, на темном полотне неба стали появляться другие светлые точки — звезды. Одни ярче, другие крупнее, они очень скоро украсили небосвод богатой россыпью холодных огней, поглотившей своим разнообразием индивидуальность каждого из них. Моргнув, я уже не смог отыскать ту, первую звезду, бросившую вызов тьме.
— Потрясающе, — прошептал я.
С каждым стуком сердца мое тело словно поднимается над землей, приближаясь к звездной россыпи. Необъятность безграничного простора окутывает сияющим коконом, как Драгоценный жемчуг крохотную песчинку. Начинаешь чувствовать себя частью чего-то действительно Великого и Вечного.