— Но к тому времени, разумеется, ей наверняка придет конец, — хмуро объяснял Ивлин один из них. — Мне чертовски не повезло родиться в августе.

Ивлин лишь мысленно выразила надежду, что он прав.

На Кони-лейн заметно поубавилось парней. Биллу казалось, что все они ушли в армию — во всяком случае, кому уже исполнилось восемнадцать, — но когда он обмолвился об этом в разговоре с матерью, то услышал от нее:

— Что ты мелешь! А как же Кларенс? А Робби? А Ленард, сын Долли Иви, — где же ему еще быть, по-твоему, как не здесь?

— Лен Иви — штрейкбрехер[16] и зануда, — возразил Билл. — Если он и уйдет в солдаты, то наверняка дезертирует. Ты что, мама, думаешь, я такой же, как он?

— Ну-ка веди себя повежливее, когда говоришь со старшими… — начала мать, и недавний разговор был забыт.

Билл мечтал, чтобы его призвали: тогда ему придется уйти в армию, что бы там ни говорила мать. Если к тому времени, как ему стукнет восемнадцать, война еще будет продолжаться. А этого может и не быть.

Он начинал смутно подозревать, что эта война — не просто приключение или шанс послужить родине. И что для молодых мужчин его поколения она станет определяющим опытом, чем-то вроде масонства, к которому либо принадлежишь, либо всю жизнь осознаешь, что, когда был подходящий момент, ты упустил свой шанс.

В 1915 году Биллу было семнадцать лет. В армию берут лишь с восемнадцати, а за границу отправляют служить тех, кому уже есть девятнадцать. Если война каким-то чудом не затянется еще на полтора года, ему не светит побывать на ней.

Но офицеры на призывном пункте не спрашивали документов. И, если призывник говорил им, что ему девятнадцать, ему верили на слово. Вот так и Томми Паркин в прошлом месяце ушел служить, а ведь он младше Билла. Все на Кони-лейн знали, что ему всего шестнадцать, но никто и слова не сказал. Сейчас он в учебном лагере, а Билл все еще здесь, крутит педали, мотаясь по Ист-Энду на дядином велосипеде. Он ни за что бы не признался, но слова Нелл до сих пор растравляли ему душу. А она сама ушла бы служить, если бы в армию брали девчонок?

Он не знал. Но иногда думал, что могла бы. Она ничего не боялась, их Нелл. Бывали времена, когда он размышлял, неужели она сказала правду. И она способна быть мужчиной в большей степени, чем когда-нибудь станет он.

Жизнь у них дома стала чуток полегче. Отец наконец начал присылать им часть своего денежного довольствия, что было кстати. А до того мисс Панкхёрст и суфражистки Ист-Энда открыли дешевый ресторан в помещении женской организации. За еду там полагалось платить, поэтому суфражистки говорили, что это не благотворительность в чистом виде, но матери Нелл они дали даром целый лист талонов на обеды и сказали приходить за новыми, если работы так и не найдется.

В ресторане готовили рагу из тех, какие нравились матери Мэй, — с бобами, чечевицей, горохом, всякими кореньями прямо с кожурой. На вкус Нелл, рагу было жидковато, но ей нравилось питаться овощами, как Мэй. Однако кое-кто из женщин Ист-Энда считал такое меню возмутительным.

— За кого они нас принимают — за скот? — негодовала миссис Дэвид. — Вот вы бы разве стали есть этакую дрянь, мисс?

— Разумеется, стала бы! — отозвалась женщина, которую суфражистки наняли стряпать. Ее пыл показался Нелл близким, она украдкой усмехнулась. — А вы разве не знаете, что половина пользы от овощей — в их кожуре? Ну как же, во время «картофельного голода» в Ирландии…

Но Нелл не хотелось слушать про то, как голодали ирландцы. Она взяла свою миску с бобовым рагу, хлеб и отошла искать своих. Мать устало улыбнулась ей.

— Почему бы властям не устроить что-нибудь такое? — спросила она. — Вместо того чтобы перекладывать эту задачу на женщин?

— Им некогда — делают оружие, — коротко объяснила Нелл. Она нечасто соглашалась с матерью Мэй, но в этом случае пришлось признать, что в ее доводах есть смысл.

Биллу казалось унизительным принимать подачки от женщин. А это и вправду были подачки, хоть женщины не считали свое дело даже благотворительностью. Обеспечивать семью — обязанность мужчины. Конечно, никто и не рассчитывал, что семнадцатилетний парень сможет прокормить семерых. И все-таки. Билл уже ходил в доки, спрашивал, не возьмут ли его на отцовское место, но всерьез с ним об этом даже говорить не захотели. Сейчас столько мужчин осталось без работы, и естественно, никто не поручил бы такому зеленому юнцу сложное дело. И ему пришлось все так же работать на дядю. Мальчишкой-посыльным из лавки.

Отцу Билла нравились суфражистки из Ист-Энда, он считал их отчаянными и смелыми. Но Билл знал, что они выступают против войны — во всяком случае, Сильвия Панкхёрст. Достаточно было почитать газеты, которые валялись повсюду в женской организации, чтобы в этом убедиться. И теперь его точила мысль, что он принимает еду от предательниц, настроенных против британцев.

Призывные плакаты в Попларе и Бау попадались на каждом шагу. Мужчины с них указывали на зрителя пальцем, кричали на него, стыдили. Билл видел, как женщины раздавали белые перья мужчинам в штатском, а не в военной форме — это происходило прямо на оживленной улице, на глазах у всех. Когда кому-то давали белое перо, это означало, что он трус. Когда Билл увидел их на улице, он ехал на велосипеде, поэтому ему перо не дали. А ведь могли и дать.

Снаружи на стене лавки дяди Джека висел плакат:

Всякий раз, когда Билл проходил мимо этого плаката, он казался ему обвинительным актом. Он всегда говорил, что уйдет в армию, как его отец, едва ему стукнет восемнадцать. Но какой смысл идти в армию, если война уже закончилась? Каково ему будет служить под началом тех, кто побывал на ней?

Билл проходил мимо плаката, и с каждым разом его решимость росла. И вообще, на подготовку новобранцев уходит столько времени. Даже если он уйдет в солдаты завтра же, ему, возможно, вообще не доведется побывать во Франции. Но это будет уже не важно. Он хотя бы сможет говорить, что сам записался в армию. Тогда никто не станет насмехаться над ним.

Был сырой мартовский день, Билл припозднился с работы. На кухне царила неразбериха, как всегда перед ужином: Дот и Берни рассорились, пока накрывали на стол, Сидди плакал, потому что ему не дали поиграть с хлебным ножом, Нелл жаловалась всем, кто соглашался слушать ее, что пороги заводов обивают несметные толпы, готовые работать поденно. Почему правительство не пристроит их работать на фермах, растить овощи или еще что-нибудь, если в стране такой адский дефицит любой еды?