И во всеоружии мощной эрекции.

Мэдди, даже рискуя показаться плохо воспитанной, уставилась на самую выдающуюся во всех смыслах часть его тела. Она была в восхищении. И не только как художница, но и как женщина. Глядя на него, она проделывала в уме кое-какие вычисления, рисовала диаграммы.

Нестыковка казалась очевидной, и это порождало вопросы, для ответа на которые необходимо более близкое знакомство с объектом. Или хотя бы более пристальный взгляд на предмет.

Значит, надо было чем-то занять и его глаза тоже.

Указательным пальцем Мэдди прочертила окружность, обрисовав контур левой груди. Убедившись в том, что всецело владеет вниманием своего капитана, она прочертила окружность с тем же центром – совпадающим с ее соском, но только меньшего радиуса и так постепенно по спирали приближалась к розовой ореоле.

Маккензи застонал и одной рукой схватился за столб, к которому крепился балдахин. Другой рукой он схватился за член.

Возбуждение охватило ее внезапно, в то самое мгновение, как пальцы его правой руки сомкнулись вокруг его возбужденной плоти.

Наверное, ей следовало бы испытывать смущение, даже стыд, и Мэдди действительно было немного стыдно за себя, но глаз отвести она не могла. Видимое свидетельство его возбуждения, предельное напряжение всего его такого сильного тела – все это вызвала к жизни она, Мэдлин!

От сознания безграничности собственной власти у Мэдди кружилась голова. Словно она перебрала шампанского.

Но больше всего ее пьянил, кружил ей голову его взгляд. Логан смотрел даже не на нее, он заглядывал вглубь ее. Смотрел и одновременно ласкал. Оказывается, чтобы заниматься любовью, даже руки в ход пускать не обязательно. По крайней мере, Логан Маккензи умел это делать одними глазами.

Мэдди обвела пальцем один сосок, затем второй, потом тем же пальчиком прочертила стрелу, направленную вниз, до пупка и ниже, до самого низа.

Маккензи кивнул. Взгляд его отяжелел от желания.

– Продолжай.

Мэдди с трудом верилось в то, что она это делает, но желание ее достигло того накала, когда от стыда ничего не осталось. Она касалась себя там, где ей было всего приятнее. Она делала то, что могла делать, если бы ее никто не видел. Если бы она была одна. Но она не была одна. Логан наблюдал за ней, и это означало, что она чувствовала стократ острее. Напряжение между ними достигло опасного максимума – того и гляди возникнет разряд. Но опасность тоже подпитывала возбуждение. При этом, как ни странно, опасность соседствовала с доверием. Абсолютным доверием. Еще никогда Мэдди так всецело никому не доверяла.

Сомкнутой вокруг члена рукой он двигал вверх и вниз все быстрее, все отрешеннее. Дыхание его стало хриплым и сбивчивым. И Мэдди почувствовала, что пик ее наслаждения неумолимо и быстро приближается.

Ей хотелось оттянуть удовольствие, чтобы во всех деталях рассмотреть происходящее, но события разворачивались, не сообразуясь с ее желаниями. Скоро, слишком скоро ее сознание отключилось, и Мэдди, зажмурившись, закачалась на волнах блаженства.

Словно издали Мэдди услышала его тихий стон. Когда туман в ее голове рассеялся и она открыла глаза, то увидела, что Логан вытирает себя сорочкой.

Мэдди боялась вздохнуть полной грудью. Что они теперь скажут друг другу после этого?

Как выяснилось, говорить ничего не пришлось.

Логан молча улегся на свою половину кровати, не касаясь ее. Он просто лежал рядом, и между ними не было ни подушек, ни напряжения, только приятное тепло. Дыхание его выровнялось, и Мэдди, успокоившись, ощутила, наконец, приятную расслабленность во всем теле. Нарушить эту гармонию словами ни у него, ни у нее язык не повернулся.

И потому они лежали молча.

А потом оба уснули.

Во сне Логан чувствовал то же, что и обычно: мрак, холод и пустоту, грозящую перейти в вечность.

И вдруг, словно из ниоткуда перед его взором возникло женское лицо. Красивое лицо, бледное, с темными глазами. А потом он услышал приятный, чуть хрипловатый голос. Ласковый голос, зовущий его по имени.

– Логан…

Ну что же, подумал капитан Маккензи, если он сумел развить в себе способность видеть сны, от таких снов он бы не отказался.

Во сне Логан попытался дотянуться до женщины, в надежде привлечь ее к себе и обнять.

И вот тогда ее лицо начало отдаляться. Растворяться в темноте.

«Нет. Нет, вернись».

– Логан.

На этот раз в ее голосе был страх.

Логан должен был до нее дотянуться. Обнять ее. Прижать к себе и не отпускать, чтобы она снова от него не ушла.

Но он напрасно протягивал к ней руки. Посмотрев вниз, Логан, к ужасу своему, увидел, что ступни его ушли под землю. И руки его больше не были его руками.

Они были на удивление худыми. Тонкими. Маленькими, как у ребенка. И конечно, не мог дотянуться до нее этими крохотными детскими ручонками, как ни старался.

А ведь он старался. Еще как старался.

Вновь и вновь.

– Логан.

Логан рывком сел в кровати. Его трясло, и он задыхался. Постель под ним была влажной от пота.

Мэдди тоже не спала, она сидела в кровати и смотрела на него.

– Логан, ты здоров? – спросила она, коснувшись его плеча. – Тебе что-то снилось.

Логан покачал головой.

– Это невозможно. Я никогда…

– Ты видишь сны, упрямец. Я – тому свидетель. И еще ты говоришь во сне. Иногда мне удается успокоить тебя, не разбудив, но на этот раз мне пришлось заставить тебя проснуться. Я не могу смотреть, как ты страдаешь.

Логан все еще тяжело дышал. Он не знал, как отнестись к тому, что Мэдди ему сказала. Получается, он каждую ночь выкидывает фортели, а она его успокаивает, приводит, так сказать, в себя. Какой позор.

Логан провел рукой по волосам. Ему было не по себе.

– Сейчас тебе уже лучше, – ворковала Мэдди, гладя его по спине. – Мы можем снова лечь спать.

Логан повел плечами, стряхивая ее руку.

– Уже почти утро. Раз уж мы все равно не спим, можно было бы выехать в Инвернесс пораньше, чтобы к открытию магазинов уже быть там.

– Как скажешь.

Логан делал вид, что не замечает, что она расстроена и даже обижена. Да, он дал ей понять, что не нуждается в ее жалости, но, если бы он этого не сделал, потом ей было бы еще больнее.

С самого начала он понимал, на что идет. От нее ему нужна земля. И это все. Никаких нежных чувств, никакой привязанности. Он вел с ней войну, и в этой войне Мэдлин либо отдаст ему свою землю, либо свою девственность. А эмоции лишь все усложнят.

Он не станет поощрять в ней желание о нем заботиться.