— Нет возражений! — подал голос наставник Рангл.

— Нет возражений! — закричал глашатай с балкончика над галереями.

Динус, вымазанный лечебными снадобьями, хмуро кивнул и сделал шаг назад.

— Тамир, сын Венга Сольча, признается воином конга и допускается к пятому состязанию! Есть возражения наставников или родных?

— Есть возражения! — громко отозвался дядя парня. Тамир опустил голову…

Трое «диких» стояли в конце строя сразу за Тиром. Сначала маленький «пятый», скорее всего одуревший от того, что он все еще жив. Затем неподвижный «первый». За ним в держащемся только на поясе, забрызганном кровью жилистого балахоне — «второй».

Маски все еще закрывали их лица, но все, кто заполнил холм, вглядывались именно в них. Даже за колоннадой галерей, которые закрывала легкая прозрачная ткань, неясно проглядывали фигуры любопытствующих вельмож.

Церемония между тем продолжалась. Хорм вешал на шею очередному воину бляху, глашатай объявлял его имя и, если тот входил в восьмерку прошедших через пламя, спрашивал разрешения на участие в пятом состязании. Никто не соглашался. Верно, отпугивала перекошенная физиономия Динуса, который в бешенстве вращал глазами, да страшная неподвижность первого «дикого». Впрочем, безмолвный «второй», который сумел убить лучшего фехтовальщика Дешты, пусть даже тот сам нарушил правила схватки, выхватив нож, смущал претендентов не меньше. Когда Хорм дошел до Тира, разрешение получил только Динус, сын Гармата Ойду.

— Тир, сын Айры и Лека, признается воином конга и допускается к пятому состязанию! Есть возражения наставников или родных?

— Нет возражений! — рявкнул Орлик.

— Нет возражений! — заорал после недолгой паузы первый глашатай.

Затем Хорм подошел к «пятому» и приказал снять ему маску. Тот замешкался, зачем-то стал распускать завязки балахона, едва не упал, но под хохот холма все-таки стянул маску, и Орлик вытаращил глаза, потому что перед ним появилось чумазое и перепуганное лицо Жорда Олли.

— Жорд из дома Олли! — торжественно объявил глашатай. — Конг зачисляет тебя в число воинов своей тысячи, признает твое совершеннолетие и благодарит тебя!

— Разрази меня гром! — прошептал вельт. — Это ж тот самый доходяга, что не отстает от Рич! Пятнадцатилетний недоросль! Единый всеблагой, везение, которое ты посылаешь некоторым из своих сыновей, воистину не имеет предела! По всему выходит, что Рич должна быть где-то поблизости. Или мальчишка решил подобраться к ее сердцу с подветренной стороны? Кстати, что будем делать, если тот, что с руной «один», — Камрет?

— Высоковат слишком, — напряженно прошептал Рин.

— Маска? — Хорм обратился к «первому».

Тот сдернул ее одним движением. Голова претендента была гладко выбрита. Кожа оставалась серой даже под яркими лучами Аилле.

— Кто ты? — спросил Хорм, морщась, как от зубной боли.

— Маес — свободный хенн! — на ломаном сайдском произнес воин.

— И ты собираешься биться за право войти в дюжину конга? — задал вопрос Хорм.

— Я хочу получить меч! — бесстрастно произнес хенн.

— Не многовато ли? — обернулся с кислой физиономией к Орлику дядя Тамира. — Я восхищаюсь приемным сыном Марика Дари, но не многовато ли хеннов для пятого состязания?

— В самый раз, — отрезал вельт. — Кстати, почему все танские сыночки, кроме Динуса, отказались от пятого состязания? Или боятся верзилы?

— Есть чего бояться! — буркнул толстяк, кивнув на претендента. — Но дело даже не в нем. Гармат Ойду страшен. А чем он страшен, расспрашивай кого-нибудь еще.

— Маес, хенн, допускается к пятому состязанию! — в занимающемся гуле холма прокричал глашатай. — Есть возражения наставников или родных?

— Нет, — громко сказала чернолицая, вытащила из рукава платок, приложила его к лицу и после короткой паузы повторила: — Нет возражений!

«Второй» остался один. Арена молчала. Хорм, который подошел было к «дикому», наклонил голову, прислушался к тихому слову, выругался и побежал к галерее конга. И каждый его шаг словно запечатлевал тишину. Вбивал ее в камни. Возвращался младший тан дома Рейду шагом. Подошел ко «второму», прошептал что-то глашатаю, заставив того раскрыть от изумления рот, и «второй» стянул с лица маску.

— Рич, дочь Лебба Рейду и Кессаа Креча, признается совершеннолетней, получает право службы при дворе конга и допускается к пятому состязанию! Есть возражения наставников или родных?

— Нет! — с досадой выкрикнул Рин и добавил, повернувшись к онемевшему Орлику: — Скажи еще, что ты раньше не догадался?

— Нет возражений! — закричал глашатай с балкона.

— А я-то думал, что такая, как Айра, появляется одна в тысячу лет, — качал головой Орлик. — Нет, парень, если ты и эту девчонку упустишь, тогда я тебе не друг буду вовсе. Скажи, разве можно дружить с недоумком?

— Оставь, вельт, я же дружу с одним таким, — пробурчал Рин и покосился на оставшихся поблизости наставников — чернолицую и здоровяка Рагла. — Почему у нее черное лицо?

— Я несведущ в местных преданиях. — Орлик почесал бороду. — Но вряд ли что-то особенное. Если исключить желание скрыть лицо, к примеру, по причине нехорошей славы или уродства, исключить какие-то лечебные маски, да-да, некоторые красавицы любят вымазать лицо в грязи, тогда остается самое простое — ночь или смерть.

— Не понял? — нахмурился Рин.

— Да просто же! — отмахнулся вельт. — Или ее время — ночь. Или она как-то посвящена ночи. Или умер кто-то из близких, и она в трауре. Или кто-то из близких умирает, скоро умрет. Или она собирается кого-нибудь убить.

— Убить? — напрягся Олфейн.

— Успокойся, — махнул рукой великан. — Вокруг помоста более сотни стражников. Вторая сотня на холме. Арена оцеплена еще и снаружи. На крышах храмов — лучники. У нее, правда, тоже есть лук, но нет стрел. Но главное, даже если не дорога собственная жизнь, кого тут убивать? Конг, конечно, наблюдает за состязаниями с галереи, но его не видно за тканью! Да и брось ты меня расспрашивать о том, о чем я не знаю! Не забывай, я не хенн, а вельт. Спроси у меня что-нибудь о вельтах!

— В другой раз, — пообещал Рин.

— В другой так в другой, — зевнул Орлик. — Кстати, что ты можешь сказать о ее мече?

— Был когда-то в моих руках подобный, — задумался Рин. — Эсток. Седельный… Зачем она его с собой таскает? Хотя я смотрю, он опечатан?

— Да, — согласился Орлик. — Меч опечатан — зашнурован и залит сургучом. Но он легкий. Или деревянный, или меча нет вовсе. Одна видимость. Для куражу.

— Для куражу достаточно было бы черного лица, — усмехнулся Рин. — А почему ты решил, что меч легкий?

— Эх, не привык ты раздевать селянок глазами, — хмыкнул вельт. — Меч она несла на ремне? На ремне, брошенном через плечо. Будь он на поясе, чертил бы по камням в двух шагах позади меченосицы. Но ремень не врезался в плечо!