Присутствие сына и его жены в маленьком павильоне рядом с домом — еще одна проблема, приводившая Родена в смятение. В то время Огюсту Бёре было уже 50 лет. Он оставался всё таким же. Его жена продолжала много пить. В их жилище царил чудовищный кавардак.

Домашние тоже вносили свою лепту в общий беспорядок. Их пытались задобрить те, кто стремился проникнуть в дом Родена и заиметь там друзей. К тому же за прислугой не было подобающего контроля, поэтому она стала небрежно относиться к своим обязанностям.

Мог ли Роден, всегда бывший организованным человеком, вообразить, что наступит день, когда он станет свидетелем и даже причиной подобной анархии?

Министр Этьен Клемантель глубоко симпатизировал Родену, не раз проявлял к нему дружеское расположение и всячески способствовал, насколько мог, созданию Музея Родена. Он хотел, чтобы поскорее было закончено оформление завещания Родена. На самом деле никто, даже сам завещатель, не знал, каковы были последние изменения в завещании. В конце концов Родена заставили подписать заявление, согласно которому он «аннулировал все другие варианты завещания, за исключением того, которое составлено в пользу Розы Бёре, в знак признательности за 50 лет их совместной жизни». (Позже была найдена дюжина завещаний, подписанных Роденом.)

Розу пригласили, чтобы ознакомить с этим документом.

— А вам не кажется, — сказала тогда Жюдит Кладель, — что было бы справедливо, если бы вы официально дали свое имя мадам Розе, которую вы в течение столь долгого времени представляли как свою жену?

— У вас всегда бывают хорошие идеи, — ответил Роден.

— Ваши друзья позаботятся обо всём. Нужно будет сделать это здесь, в вашем саду, в присутствии узкого круга близких друзей.

— Пусть будет именно так, — ответил Роден.

Другая проблема, решение которой не терпело отлагательства, — обеспечение охраны мест, где были сосредоточены произведения Родена и его богатейшая коллекция. Этим занялись Клемантель, заместитель министра изящных искусств Далимье и Леоне Бенедит, хранитель Музея современного искусства. Было принято решение поставить охранников у отеля Бирон и виллы Брийан. Они не должны были никого пропускать без специального разрешения на вход. Для Родена была нанята сиделка, неусыпно следившая за состоянием его здоровья. Но самой сложной задачей было защитить скульптора от него самого. Эта важная миссия была возложена на Марсель Тирель, выполнявшую в последние годы функции его помощницы и секретаря. Если Роден собирался принять, по мнению его окружения, нежелательного посетителя, она не пускала того на порог.

Жюдит Кладель было поручено провести инвентаризацию рисунков Родена на вилле Брийан. Она зарегистрировала там 3400 рисунков, а затем еще почти столько же — в отеле Бирон. Огюст Бёре, которому отец доверил перевозку вещей в отель Бирон, сопровождал составителей списков, работавших в старых постройках в Медоне — на чердаках, в амбарах и кладовых. Там были обнаружены масса изделий из глины, различные макеты, модели и среди прочего — гипсовый оригинал «Виктора Гюго».

Что же касается выяснения финансового состояния Родена, то это была практически невыполнимая задача. Он имел в банке «Лионский кредит» счет и сейф, от которого, впрочем, не могли найти ключей. Существовали счета и в других банках, но Роден был не в состоянии вспомнить, в каких именно. Хотя он поддерживал дружеские отношения с председателем правления «Лионского кредита», но никогда не обсуждал с ним свои финансовые дела. В одном из шкафов обнаружилась масса бумаг, фотографий и не предъявленных к оплате чеков, выписанных уже более года назад.

Бракосочетание Родена и Розы состоялось 19 января 1917 года в большом салоне виллы Брийан, украшенном цветами, в присутствии дюжины приглашенных. Роден выглядел вполне счастливым. «Я никогда не чувствовал себя лучше, — повторял он, — и я собираюсь жениться». На нем были редингот и большой берет. Роза была одета скромно, держалась очень достойно, несмотря на боли, раздирающие ей грудь.

Когда мэр, проводивший церемонию, задал традиционный вопрос: «Клянетесь ли вы любить и почитать друг друга?» — Роден, погруженный в рассматривание полотна Ван Гога, промолчал. Чиновник был вынужден повторить вопрос. «Да», — мягко ответил Роден. Роза, в свою очередь, ответила: «Да, месье, всем сердцем».

Церемония настолько утомила Розу, что она слегла.

После стольких испытаний и страданий бедная Роза превратилась в маленькую измученную старушку. И только ее последние дни были, наконец, спокойными и счастливыми. Она встречала всех, кто ее навещал, словами признательности. Через 25 дней после бракосочетания Роза тихо угасла. В то утро она поцеловала мужа, уходящего на прогулку, со словами, что он позволил ей познать счастье.

Долго-долго сидел Роден, склонившись над исхудавшим телом жены, лежавшим на большой кровати, и непрестанно рассматривал ее восковое лицо, с которого исчезли следы страданий: «Как она красива… Она прекрасна, словно статуя».

К вилле Брийан стали прибывать грузовики. В соответствии с договором дарения все произведения искусства, принадлежавшие Родену, подлежали перемещению в отель Бирон. На глазах у скульптора выносили дорогие для него предметы, вызывающие столько воспоминаний. Однажды рабочие начали спускать по лестнице огромное готическое распятие, которое в комнате Родена занимало пространство до самого потолка. Старик, что-то бормотавший в полном замешательстве, схватил крест обеими руками, пытаясь остановить грузчиков. Внезапно появилась Жюдит Кладель. Возмущенная такой бестактностью, она распорядилась немедленно вернуть фигуру Христа на место.

Роден пытался рисовать, но у него отнимали перо и карандаши из опасения, что он напишет новое завещание. Ему не давали даже глину, которую его руки искали каждую минуту. Он нежно гладил пальцами старые этюды.

Когда Роден заявил, что хочет посещать отель Бирон, ему разрешили бывать там раз в две недели.

Трудно понять эти суровые меры по отношению к мэтру, лишенному всего, подарившему государству плоды всей своей творческой жизни.

В сознании находящегося в изоляции скульптора проносились обрывки его старых размышлений, своего рода уроки мудрости. Издалека до него доносилось эхо орудийных залпов. «Война — это наш упадок… Пытались пренебречь законом труда… Произведения античного искусства сказали нам всё, но мы больше не можем их понять… Реймсский собор пострадал от пожара, а реставраторы погубили его. Что они хотят делать теперь?.. Повсюду отрекаются от красоты… Римские архитекторы больше не видят своего города. Они даже способствуют исчезновению Аппиевой дороги, чтобы возвести там свои убогие строения…»

Двенадцатого ноября у Родена начался жар. Он стал дышать с резким свистом. Его врач диагностировал воспаление легких. Он лежал очень спокойно, словно отдыхал. Свист воздуха в бронхах становился всё более пронзительным, а затем превратился в глубокие низкие хрипы. Из могучего тела вырвался прерывистый вздох, словно гулкий звук органа заполнил дом. Затем Роден начал метаться, бессознательно сопротивляясь агонии. Лицо его изменилось до неузнаваемости — стало сморщенным, глаза и щеки впали.