– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – сказала вдруг Кэйтрин. – Умом понимаю, что нужно ехать, искать брата, а сердцем… Но брата не вернуть, а кроме тебя у меня никого нет. Понимаю, отец беспокоится о сыне, а ты обещал ему… Но пообещай мне, что если будет опасно – бросишь все и вернешься. Обещаешь?

Я не стал ничего говорить, а просто поцеловал. Ну что я мог сказать ей? Я шептал ей на ухо какие-то глупости, словно мне было не далеко за сорок, а семнадцать…

Потом я нежно гладил Кэйт – свою жену – по голове и думал: как же она красива! И ее близко посаженные глаза, сиявшие счастьем, и тонкогубый рот, озаренный улыбкой, – все было прекрасно! По подушке рассыпались светло-русые волосы, придававшие девушке сходство с ангелом…

Хотя я поспал всего ничего, но проснулся, как всегда, на рассвете. Тихонько, чтобы не будить Кэйтрин, встал. Полюбовался на спящую девочку. Снимая одежду со стула, наткнулся на платье фрейлейн – подол влажный, а к деревянным башмачкам прилипла грязь. Посетовал – надо распорядиться, чтобы в спальне поставили ночной горшок. Я сам их не люблю, но не дело девчонке по ночам бегать.

Собираясь, чуть не уронил на пол кирасу – едва успел подхватить, но Кэйтрин все равно что-то услышала и зашевелилась. Одеяло сбилось, открывая попку. Может, отложить отъезд? Усилием воли взял себя в руки, застегнул ремешки панциря, поправил одеяло. Не удержавшись, погладил фрейлейн по волосам и поцеловал куда-то в затылок. Только стал разгибаться, как Кэйт перевернулась и, не проснувшись толком, ухватила меня за шею:

– Возвращайся скорее.

– Я постараюсь, – прошептал я, целуя девчонку.

– Люблю тебя…

– И я тебя, – произнес я, едва шевеля губами. – Спи, маленькая…

Мягко освободившись от нежных рук, сгреб в охапку оружие и тихонечко вышел наружу.

Хотя я просыпаюсь рано, но Томас с оседланными конями уже поджидал меня у конюшни. Похоже, старик вообще не ложился. Тут же переминалась с ноги на ногу мрачная Курдула – с двумя мешками.

– А ты чего? – удивился я. – Спала бы себе и спала. – Как тут спать? – огрызнулась старуха. – Муж у меня один, эвон, в какую даль едет. Фрейлейн-то спит?

– Она нам ручкой помашет, – отмахнулся я, хотя и не думал, что Кэйтрин проснется. Да и зачем? Терпеть не могу, когда меня провожают, да и сам не люблю провожать.

– Я вам харчей на две недели собрала, – уныло доложила Курдула. – Поровну, в два мешка разделила.

Сухари, сало, крупа. Соль тоже по двум кулькам разложила. Мало ли что…

– Это ты правильно, – похвалил Томас супругу и застенчиво поцеловал ее в щеку.

Мы с конюхом разобрали мешки, привязали их к лукам седел. Я помог старику укрепить арбалет за спиной, чтобы не мешал в пути, а свой собственный сунул в чехол. Отвернулся к гнедому, якобы поправить подпругу, чтобы не мешать старикам. Пусть прощаются без чужих глаз. Вскочив в седло, подождал, пока Томас заберется на Кургузого, кивнул старухе. Не удержался:

– Ты за девчонкой присматривай.

– А то я сама не знаю! – фыркнула старуха. – Я за ней двадцать лет смотрю! Вы, господин Артаке, старика мне живого привезите. Когда вернетесь?

Курдула всхлипнула и громко высморкалась в передник. Я только пожал плечами. Как я могу обещать, что привезу Томаса живым, если никто не знает, что с ним случится сегодня? Может, сосна на голову упадет, лошадь оступится, да и Томас – уже немолодой, вдруг да сердечко прихватит…

– Вернетесь-то когда? – переспросила старуха.

– Я же тебе говорил, – хмуро сказал старик, выбирая повод. – Скоро.

– Может, через четыре дня, – сообщил я Кур дуле. Посмотрев на восходящее солнце, добавил: – В крайнем случае – через неделю.

Я не воспринимал наше путешествие всерьез, рассчитывая, что все про все займет дня три-четыре. Первый день – прибыть на место, обустроить лагерь, второй-третий – искать следы молодого Йоргена, четвертый – возвращение домой. Если сравнить с прежними путешествиями – это прогулка. Но опять-таки, точно сказать, сколько времени займет путь и когда мы вернемся, я не рискну. И конь может захромать, а у кого-то из нас может случиться понос. Ну мало ли что.

Шварцвальд, куда мы ехали, меня смущал, но не слишком. Сколько таких Шварцвальдов на земле? Мне довелось побывать в двух, ничего особенного не заметил – лес погуще да бурелома побольше. Ни разу не встречал там ни ведьм, ни упырей. Конечно, этот лес может быть опасным, но я решил, что, если почувствую – только почувствую! – что приходится туго, мы повернем коней назад. Мне теперь было что терять и складывать лысую голову из-за обещаний, данных призраку, не хотелось.

Нужная дорога начиналась на перекрестке, за Чертовой стеной, и мы уже готовились повернуть, как из-за одного каменного столба выехал всадник на гнедой кобыле.

Не узнать Зарко было невозможно. Кто еще носит синие штаны и красный жилет? Правда, на сей раз цыган удосужился поддеть под жилет коричневую рубаху с пышными рукавами и опоясался. Вон – даже шляпу надел и кнут прихватил. Стало быть, всерьез собрался.

– Бахталэс! – поздоровался я, не особо удивившись встрече.

Я даже обрадовался его появлению. Бывалый человек не помешает. А цыган, он бывалый вдвойне, а то и втройне.

Мой жеребец тоже обрадовался новым спутникам, особенно спутнице. Вон, уже начал строить глазки кобылке, морщить ноздри, а та делает вид, что не замечает. Да куда ты, дура, от нас денешься? Опомниться не успеешь, как станешь мамкой гнедого жеребенка!

Ни у седла, ни за спиной у Зарко не было никакой поклажи. Цыганский пояс, конечно, волшебная штука – в него (и за него!) можно затолкать множество полезных вещей, начиная от кресала, ножей и заканчивая медведем в шерсти, но провизии туда много не наберешь. Стало быть, придется нам брать конокрада на довольствие. Правильно сделала Курдула, что собрала еды на две недели. Цыгане поесть мастера, особенно на дармовщину.

– И тебе доброго утра, – кивнул цыган. Посмотрев на меня, слегка скривился. – Зачем тебе, баро Артаке, кастрюля на голове?

– А чтобы ты спросил, – буркнул я, немного обидевшись за свой шлем.

– Так я и спросил – зачем тебе голову прятать? Жара будет, голову напечет, мозги расплавятся, – не унимался Зарко. Высмотрев под плащом кирасу, зацокал языком: – Ты на войну собрался?

– Я же тебя не спрашиваю – почему ты штаны синие носишь и жилет красный, хотя конокрадам положено незаметными быть.

– Привычка, – сообщил Зарко. – Бывает, что ромала, особенно старый, с коня упадет, как его в траве углядишь? Вот и носим яркое, чтобы издалека видно. А еще говорят – наш народ из далеких земель пришел, где яркое любят.

– Вот ты и объяснил, – улыбнулся я. – У тебя привычка, у меня тоже привычка.

Отстав от меня, Зарко решил поупражнять острый язык на Томасе, мрачно посматривающем на нового спутника.