…В последнюю неделю с ней происходит что-то не то. Что-то очень неправильное. Ох уж эти серые глаза-звезды. Но нельзя о них думать. Отец Алексей – священник. К тому же женатый. Поэтому прочь все планы, мечты, фантазии. Даже если они сами собой заполоняют сознание.

Говорит себе, твердит заклинание: прочь, прочь. А все равно думает. Словно девчонка, перебирает четки воспоминаний. Как посмотрел, что сказал, звонил, не звонил, позвонит ли?

Она вела себя плохо. Отвратительно. Совершенно неправильно. Но, возвращаясь из недавней поездки, просто не сдержала себя в руках.

И все-таки… хорошо, что это было. Припаркованная на лесной поляне машина, беззаботно заливающиеся птицы, разлитый в воздухе аромат цветов. И… его губы. Вначале чуть напряженные, недоуменные. И дрогнувшие, и приоткрывшиеся, и разбуженные.

Не вспомнить, сколько длились те объятия. Ослепленная память только сохранила тепло его сомкнувшихся на талии рук, лихорадочный стук его сердечка и чистый, как прохладный ручей, сладкий-сладкий вкус поцелуев. Потом все исчезло. На минуту или вечность.

Сознание вернулось после хриплого, срывающимся голосом:

– Лика, нельзя. Неправильно. Грех. Мы оба пожалеем об этом…

Получилось пробормотать заплетающимся языком:

– Да, конечно, я понимаю. Извини.

Потом, кажется, говорили о чем-то нейтральном. Отчаянно делая вид, что ничего не происходило, что с их губами, телами, временем все было как обычно.

Нельзя.

Забыть.

Даже если его глаза похожи на звезды. И хочется опять прильнуть губами к прохладному сладкому ручью. Он все-таки мужчина, и может не устоять, и тогда будет больше четок-воспоминаний, и целое море счастья, и полет.

Нельзя-нельзя-нельзя…

… – Лика, а это, кажется, родственник вашей собаки?

Очнувшись от своих мыслей, Вронская завертела головой по сторонам. Обнаружила Снапа возле кустов сирени, оживленно обнюхивающего черного лабрадора. Ревнивый Филя пытался прервать процесс коммуникации, отталкивая дружелюбного пришельца от Снапа упитанным задом.

– Это лабрадор, – пробормотала Лика. – Да, и голдены и лабрадоры – ретриверы, можно сказать, родственники. Но вы же видите – Снап шерстистый, а лабрик лысенький.

– Интересно, где хозяин беглеца? Вот мой Филин, – Сергей с гордостью улыбнулся, – никогда не удирает.

– Хозяин может быть на противоположном конце парка. Побегать ретриверы ой как любят.

Увидев быстро приближающуюся женщину с поводком в руках, Лика заорала:

– Не бойтесь! Наш стафф не кусается!

Судя по тому, что хозяйка беглеца предпочла быстро защелкнуть на ошейнике карабин и утащить упирающегося всеми лапами пса, не очень-то она поверила в Филину доброту. И Сергей нахмурился.

– Не любите, когда от Фили шарахаются? – поинтересовалась Лика, когда они, окликнув своих питомцев, направились к выходу из парка.

Хозяин Филина промолчал. А потом невозмутимо буркнул:

– До завтра.

Изнывая от жары, Вронская дотащилась до своего дома. Вошла в подъезд, открыла маленьким ключиком почтовый ящик. И запрыгала так, что Снап сел на ступеньку и ошарашенно вытаращил на хозяйку круглые глаза под рыжими ресницами.

– Андрей Иванович – зайчик!!! – Лика потрясла свежим номером «Ведомостей».

Она стала выписывать родной еженедельник, когда поняла, что с учетом ее редкого пребывания в офисе шансы захватить последний номер близки к нулю. А читать газеты в Интернете удобно, но так неромантично. Сайты не пахнут свежей бумагой, не шуршат страничками, и пальцы не пачкает типографская краска. В киоск же забежать не всегда получается. К тому же газета популярная, чуть замешкаешься, уже все размели.

– Ты видишь, он поставил мою статью! – радость так и распирала Лику. – А ведь я ее сдала уже после дедлайна. А это, Снапуха, ты даже не представляешь, что! Этой квитанции я ждала больше всего на свете! Юра прислал мне бандерольку!

Натыкаясь от нетерпения то на стены, то на дверь собственной квартиры, Лика завела собаку домой и пулей помчалась на почту.

Наконец-то Юра Яцкевич, белорусский журналист, снимавший фильм про Евфросинию Полоцкую, прислал ей dvd со своей работой!

В поисках информации про крест Евфросинии Полоцкой Лика перерыла весь Интернет, библиотеки, архивы. Когда поняла, что, узнав какие-то биографические сведения о самой персоналии, так и не может понять, в каком направлении вести поиски креста, опять засела за компьютер. И разместила на форумах для журналистов душещипательные послания в духе «коллеги, кто что писал на эту тему, помогите, загибаюсь». Так она познакомилась с Юрой. Тележурналист пытался ей что-то объяснять по айсикью, но общение то и дело прерывалось. Юру отправляли на задания, в командировки. Не выдержав, Вронская оставила ему, находящемуся в вечном офф-лайне, свой домашний адрес с просьбой переслать диск. Через день из офф-лайна прилетело сообщение: «Жди посылку».

И вот она пришла!

На почте разомлевшая от жары блондинка, позевывая, выдала Вронской тонкий пакет из грубой бумаги. К Ликиному великому удивлению, на нем красовался листок аккуратно заполненной таможенной декларации.

«Совсем политики офигели, – огорченно подумала она, раздирая упаковку. – Как удобно было без всего этого бюрократического геморроя. Не хватало еще, чтобы столбы на границе России и Белоруссии опять вкопали. Надеюсь, мозгов хватит этого не делать».

Вернувшись домой, Лика включила диск и замерла.

– Какой же он все-таки талантливый! – прошептала она. – Да исторические фильмы самого ВВС этой работе в подметки не годятся! И столько фактуры! То, что нужно…

Слегка ошалев от четырехчасового видео, Лика разыскала среди груды книг, газет и журналов блокнот и попыталась систематизировать полученные после просмотра фильма сведения.

Версий по поводу судьбы креста Евфросинии Полоцкой в Белоруссии было, что блюд из картошки, бесчисленное множество. Отбросив совсем уж экзотические – вроде той, что крест умыкнули сами белорусские историки, – она быстро застрочила:

– Крест украден из Могилева в 1941 году немцами. Его местонахождение не известно.

– Крест вывезен в 1941-м из Могилева сотрудниками НКГБ. Возможно, спрятан в Смоленске.

– Крест еще до войны попал в фонды Эрмитажа. А потом его тайком продали частному коллекционеру из США.

– Ну что, Снап, куда мне податься? – прошептала Лика, поглаживая уткнувшуюся в колени морду собаки. – В Германию? Я не верю, что реликвия у немцев. У них такое чувство вины за войну, что даже если бы крест находился там – сто лет уже бы как передали. Еще можно поехать в Смоленск. И что я там буду делать? Копаться в лесочках? Я могу сдохнуть за раскопками, но так ничего и не найду. Вариант с США еще менее привлекателен. Допустим, после долгих потрясаний вечно просроченной журналисткой «корочкой» мне, незамужнему созданию неземной красоты, все-таки дадут визу. В США я не была, однако коллеги рассказывали, что американцы – жуткие бюрократы. Но даже если вдруг случится чудо и мне удастся договориться о встрече с представителем коллекционера или самим собирателем старины, он не скажет ровным счетом ничего нового. Опять-таки, хотел бы передать реликвию – передал бы раньше, с этой просьбой обращались руководители официальных учреждений Белоруссии. Что же делать?..