– А помнишь, мы проходили очень такой симпатичный пивной ресторанчик, когда ты рассказывал про гетто и взорванную синагогу, – напомнила Таня. – Ты еще говорил, что это первый частный кабак.

– А-а, «Стиклю»… Но я там ни разу не был, там дорого.

– Дорого – это как? Двухсот рублей хватит?

Акимов дурашливо хмыкнул и сказал, что хватит и ста, если не бить посуду.

– Тогда по problem. Это далеко?

– Ну, в общем… Минут пятнадцать ходьбы.

– Боже, какая даль! Дусь, ты слышала?

– Слышала, – откликнулась Дуся. – Это, наверное, на другом конце города.

– Придется брать тачку, – подытожила Таня. – Хотя лично мне непонятно, на что живут таксисты при таких расстояниях.

Минут через пять по узкой, шириной в полтора легковушных корпуса улочке они подъехали к ресторану, постучались и вошли. Швейцар в ливрее с позументами торжественно вручил их гардеробщику, тот не менее торжественно принял одежды (верхние), причем даже потертой акимовской курточке были определены плечики, так что она сгоряча могла прикинуться кожаной. На столике перед зеркалом стояла ваза с букетом свежих роз, совсем как в журналах про красивую жизнь на Западе, а в зеркале перед цветами он углядел серебристую стрижку «каре», стебелек шеи, сосредоточенное личико Дуси: тонкие крылья носа, изящные лепестки век, капризные лепестки губ.

– Ку-ку, – растерянно сказал Акимов.

Дуся, улыбнувшись, крутанулась и отошла, напоследок не отказав себе в удовольствии заглянуть в зеркало через плечо.

Их провели в полупустой, довольно уютный зал, посадили за столик с мраморной столешницей, близко соседствующий с другим, поменьше, за которым оживленно болтала какая-то литовская парочка; девицы сели по одну сторону, Акимов – визави Тани; метрдотель предложила меню, зажгла свечку и удалилась, пожелав приятного вечера.

Для начала неплохо, решили они и быстренько заказали себе всего понемножку: сельдя с грибами, салат из кальмаров и салат к пиву («А это что такое?» – «Ну, это так, немножко с чесноком, немножко с майонезом, – пояснила официантка, – немножко с сыром и сухим хлебом, но очень вкусно»), сырные палочки, блины с икрой и, разумеется, пива – по два бокала.

– Пиво крепкое, – предупредила официантка. – Я принесу по бокалу, а вы попробуйте.

Пиво и впрямь было густое, бархатистое, клейкое, на вкус чуть сладковатое и с горчинкой – настоящее домашнее пиво, солодовый крестьянский бальзам. После первого жадного глотка очертания зала на глазах стали меняться к лучшему: углы сгладились, пространство насытилось цветом, музыкой, зернью и органично состыковалось с внутренним миром, примерно как дополнительная жилплощадь относительно основной. «Хорошее пиво», – определил Акимов, и девушки подтвердили: отменное, замечательное пиво, бархатный сезон для души.

Он с интересом поглядывал на соседний столик. Тамошняя парочка, по виду студенты, самозабвенно болтала, при этом галстук у парня сбился набок, а рот разъехался до ушей; его пышнотелая, голубоглазая спутница раскраснелась и тараторила, отмахиваясь от собственной челки, слишком быстро и громко даже для жемайтийки, что практически невозможно, поскольку известно, что жемайтийцы нарочно обрубают окончания слов, чтобы быстрей тараторить; тем не менее. Однако, подумал Акимов. Надо бы поосторожней с этим пивом.

– А ты все понимаешь, что они говорят? – спросила Таня.

Он кивнул.

– Это здорово.

– Здорово что?

– Ну, когда нет проблем в общении с литовцами.

– У меня куча проблем в общении с литовцами, – признался он. – Только у толстокожих бегемотасов нет проблем в общении с литовцами, женщинами, детьми, а я не бегемотас.

Дуся заметила, что не похоже, чтобы у него были проблемы, по крайней мере, с женщинами и детьми.

– Я хотела сказать, что ты здорово управляешься с Ксюшкой, – поправилась она. – Она у тебя такая – ухоженная, не затурканная, не взбалмошная, нормальный ребенок. Да и женщинам, похоже, ты нравишься.

Он удивился и спросил, почему она так решила. Дуся пожала плечиками, порозовела и еще больше стала похожа на красивый цветок, серебристо-розовую маргаритку. У него перехватило дыхание, как при скольжении с крутой горки.

– Это мы по себе так решили, – вмешалась Таня. Она с улыбкой поглядывала то на него, то на Дусю. – Потому что ты нам очень понравился, Акимов.

Он невнятно поблагодарил, сказал, что они ему тоже. Очень. Чрезвычайно.

– И жена у тебя была настоящая красавица, – сказала Таня. – Это ведь ее фотография у Ксюшки в комнате?

Он кивнул.

– Да, жена была хороша, – признался он, от смущения почесывая лоб. – Только, согласитесь, это несколько сомнительный комплимент – была…

– А еще нам с Дуськой очень понравилась Илона. Или она тоже – сомнительный аргумент?

Типун тебе на язык, подумал он, доброжелательно улыбаясь Тане, потом нашелся:

– Нет, аргумент серьезный. Тем более что Илона – она и ребенок, и женщина, и литовка в одном лице. И раз уж вы полагаете, что у меня нет по этой части проблем, позвольте рассказать вам одну историю…

Барышни с удовольствием согласились; он отхлебнул пива, взглянул на их доброжелательно-любопытные мордашки и рассмеялся:

– А хорошо сидим, однако…

Девушки рассмеялись; Акимов еще раз приложился к бокалу и стал рассказывать:

– Однажды мы с женой сидели в одной интеллигентной литовской компании, немного пили, говорили по-русски и по-литовски, потому что, во-первых, очень многие явления нашей советской действительности могут быть адекватно переданы только по-русски, а во-вторых, в хорошей компании после трехсот граммов языки и напитки смешиваются. И тут пришла в гости родственница хозяев: красивая, очень эффектная девушка, я на нее сразу глаз положил, – выпила, послушала наши беседы, взглянула на меня и задумчиво так, как бы про себя, заметила, что ненавидит русских. Случилась пауза, довольно неловкая, потому что хозяин дома – прекрасный, кстати говоря, скульптор, человек широкой души и очень строгих, таких чуть ли не азиатских понятий о гостеприимстве, – так вот, хозяин дома был старый отсидент, и в его доме старались не говорить о политике, по крайней мере, при гостях. Как в доме покойного о смерти. А кроме того, литовцам вообще не свойственна категоричность в личном общении. У них не принято это наше «срывание всех и всяческих масок», которое всегда заканчивается срыванием кожи заживо, и меня, к примеру, это вполне устраивает. А тут – все замолчали, и я невольно почувствовал себя притянутым к ответу, поскольку был, собственно говоря, единственным русским в компании. «А что так?» – спросил я у девушки. Она взглянула на меня как на пустое место и простенько так, как ребенок отвечает затверженный урок, пояснила, что русские – оккупанты, оккупировали ее Литву, и этого, по ее мнению, вполне достаточно. И заметьте, никто ей не возразил, а сидело в комнате человек десять, из них как минимум половина могли прийти ко мне – и приходили – в любое время дня и ночи с любыми проблемами. Все очень молча ждали моей реакции. Вот вам и «нет проблем».