С ужасом оглядывались соседи на эти бешеные взрывы фантазии. С унынием и страхом внимали русские люди бреду столицы. Страна питала и никогда не могла досыта напитать кровью своею петербургские призраки.

…И вот во дворец, до императорского трона, дошел и, глумясь и издеваясь, стал шельмовать над Россией неграмотный мужик с сумасшедшими глазами и могучей мужской силой.»

Многие из фанатичных поклонниц Распутина были связаны с двором, правительством, генералитетом, банкирами и иерархами церкви. Один из примеров – фрейлина Лидия Владимировна Никитина – любовница старика Б. В. Штюрмера, который при настоятельнейшей поддержке Распутина 20 января 1916 года стал председателем Совета министров. Другой – Ольга Валерьевна Пистолькорс, жена Великого князя Павла Александровича, просившая протекции у царя и царицы о даровании ей княжеского титула. Дело это успешно завершилось, благодаря протекции Распутина, и она из графини Гогенфельзен стала княгиней Палей.

К этому времени вокруг старца возник тесный кружок «распутинцев», объединенный личной приверженностью к нему и стремлением сделать карьеру или же получить материальные выгоды для себя и своих ближних.

Когда 22 августа 1916 года Николай II выехал в ставку, переместившуюся вследствие отступления из Барановичей в Могилев на Днепре, наступило серьезное изменение внутриполитической обстановки – царь уже не мог уделять такого внимания многообразным государственным делам, ибо большую часть времени должен был отдавать делам военным. Кроме того, он немалое время проводил в пути между Могилевом и Петроградом, и из-за его частого отсутствия сильно возросла роль Александры Федоровны, а следовательно, Распутина и «распутинцев». По утверждению Мориса Палеолога, пристально следившего через своих агентов за Распутиным и его окружением более всего из-за того, что старец все чаще стал говорить о сепаратном выходе России из войны, что поставило бы Францию перед катастрофой, подлинными демиургами политики, стоявшими за спиной временщика, были следующие «кукловоды»: банкир Манус, князь Мещерский, сенатор Белецкий, председатель Государственного совета Щегловитов и петроградский митрополит Питирим. Все эти люди стали творцами политики, поскольку, по словам министра внутренних дел А. Д. Протопова, занявшего этот пост при активнейшем содействии Распутина, «всюду было будто бы начальство, которое распоряжалось, и этого начальства было много. Но общей воли, плана, системы не было и быть не могло при общей розни среди исполнительной власти и при отсутствии законодательной работы и действительного контроля за работой министров».

Кризис власти был налицо. Особенно ярко проявилось это, когда 20 января 1916 года премьер-министром стал Б. В. Штюрмер. И, конечно же, эта перемена не дала ровным счетом ничего, ибо в начале 1916 года измотанная, истекающая кровью армия, потерявшая убитыми, ранеными и пленными около четырех миллионов человек, отступившая на сотни верст в глубь страны, перестала верить в победу и не понимала, почему и за что идет эта война. В равной мере ненавистной становилась война и для всего общества.

Историк, литературовед и издатель М. К. Лемке, ушедший на фронт в звании штабс-капитана и волею судьбы оказавшийся в ставке, писал в своем дневнике 27 января 1916 года:

«Когда сидишь в ставке, веришь, что армия воюет, как умеет и может; когда бываешь в Петрограде, в Москве, вообще в тылу, видишь, что вся страна ворует. „Черт с ними со всеми, лишь бы сейчас урвать“, – вот девиз нашего массового и государственного вора.

Страна, в которой можно открыто проситься в тыл, где официально можно хлопотать о зачислении на фабрику или завод вместо отправки в армию, где можно подавать рапорты о перечислении из строя в рабочие роты и обозы, – такая страна не увидит светлого в близком будущем… такая страна обречена на глубокое падение. Страна, где каждый видит в другом источник материальной эксплуатации, где никто не может заставить власть быть сколько-нибудь честной, – такая страна не смеет мечтать о почетном существовании.

Вот к чему привели Россию Романовы! Что они погибнут, и притом очень скоро, – это ясно».

«Так что же делать?» – спрашивал Лемке. И отвечал: «Надо мужественно вступать в борьбу за спасение страны от самой себя и нести крест ради молодого поколения».

Что дела обстоят именно так, понимали многие – и будущие «белые», и будущие «красные», – да только ответ на вопрос: «Кого и как спасать в этой стране?», давали они совершенно по-разному.

То же самое – «мужественно вступать в борьбу за спасение страны от самой себя» – исповедовали и другие русские патриоты. И у многих из них спасение России напрямую связывалось с уничтожением главного «демона зла» – Распутина. Против него, против группировавшихся вокруг него министров, против императрицы, изображавшейся немецкой шпионкой на русском троне, сплотились почти все оппозиционные самодержавию силы. 1 ноября 1916 года на заседании Государственной думы лидер кадетской партии и так называемого прогрессивного блока, состоявшего из трехсот депутатов правого крыла, приват-доцент по русской истории П. Н. Милюков открыто обвинил Штюрмера в пособничестве неприятелю и был поддержан всей Думой. Николай II пошел на уступки и уволил Штюрмера, как человека, не способного отстоять не только линию правительства, но и самого себя. Премьер-министром был назначен А. Ф. Трепов, доказавший еще в 1905 году, что чего другого, а твердости ему не занимать. Но оказалось, что одной твердости недостаточно, а других необходимых качеств у Трепова не было. Довольно неожиданно для царя союзниками Думы стали некоторые из его собственных родственников. Богобоязненная и милосердная Елизавета Федоровна, никогда не остававшаяся в стороне, если видела какую-нибудь несправедливость, в начале декабря 1916 года сказала Николаю II: «Распутин раздражает общество и, компрометируя царскую семью, ведет династию к гибели». Присутствовавшая при сем Александра Федоровна решительно попросила сестру никогда более этого вопроса не касаться. Эта встреча оказалась последней в их жизни.

И уж совсем непредвиденным оказалось для Николая письмо из Лондона, от великого князя Михаила Михайловича, мужа внучки Пушкина, графини Меренберг:

«Я только что возвратился из Букингемского дворца. Жоржи (король Англии Георг V, двоюродный брат Николая II. – В. Б.) очень огорчен политическим положением в России. Агенты Интеллидженс Сервис, обычно очень хорошо осведомленные, предсказывают в России революцию. Я искренне надеюсь, Ники, что ты найдешь возможным удовлетворить справедливые требования народа, пока еще не поздно».

Великий князь Николай Михайлович, по просьбе Марии Федоровны и сестер императора Ольги и Ксении, тоже обратился к царю с письмом.

«Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше – накануне эры покушений. Поверь мне, если я так напираю на твое собственное освобождение от создавшихся оков, то я это делаю не из личных побуждений, а только ради надежды и упования спасти тебя, твой престол и нашу дорогую Родину от самых тяжких и непоправимых последствий».

Из письма следует, что и мать Николая II, и его сестры Ольга и Ксения, и единомышленник Ксении, ее муж Великий князь Александр Михайлович, а значит, и все другие «Михайловичи» – дружный и сплоченный многочисленный и могущественный клан – также разделяли эту озабоченность.