не сомневаюсь... Значит... Вот оно! На второй день после новогодней ночи, ко мне пришла наниматься новая гувернантка для Лизы. Девушка немного вертлявая, но образованная и Лизе она сумела понравиться сразу. Она знала все любимые сказки девочки, знала все ее привычки и предпочтения. Если мне это и показалось немного странным, то тут же забылось. Лиза была в восторге от новой гувернантки Аделины Ивановны, а мне большего и желать не надо.

Неужели Загряжский прислал в дом своего человека, что бы дети были под присмотром, пока его самого, черти невесть где носят?

Вспоминая холодные взгляды голубых глаз, которые бросала на меня Аделина, ее немного фальшивую, приторную улыбку, я все больше убеждалась в том, что моя догадка верна. Загряжский прислал шпиона. Интересно, какие отношения связывают его и эту красивую девушку? От пришедшей внезапно мысли, у меня вдруг часто, тоскливо забилось сердце. Неужели это ревность?

Я тряхнула головой и тихо рассмеялась. Ревновать Загряжского, значит себя не уважать. А вот за девушкой Аделиной, надо внимательно понаблюдать.

Глава двадцать четвертая. Ревность

— Эмма, Эмма, там па..., радостно закричал прямо с порога Шурик, и внезапно замолчал, словно споткнулся о слово"папа".

Лиза толкнула его рукой в пуховой, серой варежке и округлила сине-зеленые глаза до размера чайных блюдечек.

— Т-с-с-с, — предупреждающе зашипела она брату, а прыгающему от восторга Лимону, наоборот подала знак"голос".

Пес запрыгал от нетерпения, затанцевал, завертелся желтой юлой и звонкий лай наполнил гостиную, назойливо залез в уши всем присутствующим.

Я оценила хитрую уловку Лизы, и улыбнулась, невольно любуясь детьми. Но тут же нахмурилась. Румяные от мороза, с сияющими от восторга одинаковыми, сине-зелеными глазами, с изящным росчерком черных бровей, они были удивительно похожи на Загряжского. Оставалось только надеяться, что остальные обитатели"Сладких Хрящиков", не обратят особого внимания на это сходство.

Шурик понял свою оплошность и дождавшись, пока успокоится голосистый Лимон, прошел прямо в валенках к круглому столу, за которым мы с профессором пили чай.

— Эмма, там господин Ряжский, в гости к нам приехал. Он оказывается повредил ногу. Я распорядился, чтобы водителя его мобиля накормили в трактире, а Аделина Ивановна помогает господину Ряжскому добраться до нашего дома, — мальчик смотрел на меня внимательно, словно ждал моего одобрения и хотел убедиться, что все сделал правильно.

Новость о том, что гувернантка помогает нашему гостю передвигаться, почему-то меня разозлила. Я хотела представить, как на самом деле выглядит эта"помощь", но не успела. Дверь распахнулась и на пороге возникла пара, которая выглядела очень странно, как для простой гувернатки и известного владельца нескольких шахт, в которых добывались синие кристаллы. Девушка на манер заботливой сестры милосердия, подставила мужчине свое изящное плечико обтянутое светло-серым драпом узкого, модного пальтишка. Он старался не опираться на хрупкое, девичье плечо, а только слегка обнимал. Красивая, сильная кисть руки лежала на серебристом меху роскошного воротника.

Другая рука тяжело опиралась на массивную, прочную трость. На правую ногу, мужчина старался не наступать, и прикусывал каждый раз нижнюю губу, если это ему не удавалось.

Встретив мой насмешливый взгляд, он неожиданно смутился, поспешно убрал руку с серебристого воротника.

— Благодарю вас, Аделина Ивановна. Вы мне очень помогли, — пробормотал он тихой, шипящей скороговоркой и глянул на девушку так сердито, что мне на мгновение стало жаль бедняжку.

Она смотрела на Загряжского таким влюбленным, таким открытым взглядом, что наверное о ее чувствах могла догадаться даже Лиза, если бы не была сейчас занята тем, что пыталась удалить замерзшие льдинки из рыже-желтой, лохматой шерсти Лимона.

Я почувствовала, как злость и ревность наполняют меня, словно горячий пар кипящий чайник. Чувство не свойственное мне и надо сказать, не очень приятное.

— Аделина Ивановна, я думаю, что вам пора вернуться к своим прямым обязанностям. Лизе надо переодеться, иначе она может заболеть! — моим голосом наверное можно было заморозить, ту самую снежную горку, которую с утра строили сегодня дети.

Очевидно мой тон девушке не очень понравился. Она прищурилась и тряхнула головой, словно норовистая лошадь, глаза блеснули голубой сталью. Однако она смогла справиться с собой.

— Слушаюсь, Эмма Платоновна! — ее голос прозвучал кротким, покорным стоном.

Дети и гувернантка поднялись по лестнице наверх, сопровождаемые веселым и бодрым после зимних забав, Лимоном.

Я подождала, когда суетливая, пожилая горничная заберет у довольно ловко раздевшегося Загряжского, теплое пальто и пригласила его к столу.

— Вы любите чай с малиновым вареньем и пирожками, господин Ряжский? — любезность в моем голосе наверное зашкаливала.

Мужчина улыбнулся и пожал плечами.

— Я все люблю, Эмма, — проворковал он таким тоном, словно собирался за мной поухаживать, но быстро исправился. — Буду рад всякому горячему напитку, Эмма Платоновна!

Он прихрамывая, тяжело опираясь на трость, прошел к столу. Расторопная Галина, уже успела поставить белую чашку с блюдцем, подложить горячих пирожков на серебристое блюдо, добавить кипятка в пузатый, фаянсовый чайник расписанный розами и птичками.

Мы пили чай и молчали, было такое впечатление, что каждый думает о своем. Я думала о странных отношениях между новой гувернанткой и моим неожиданным гостем. Стефан Стефанович уже два дня не мог решить заковыристую задачу из учебника Шурика и теперь в задумчивости, что-то помечал в своем блокнотике. О чем думал Загряжский, мне было не известно.

Но его лицо просияло, наполнилось нежностью, когда сверху, стуча по ступенькам ногами, спустились дети.

За столом сразу стало весело. Галина принесла еще пару белых чашек с блюдцами. Зазвенели ложки, помешивая горячий чай, рассыпался серебряными колокольчикоми смех Лизы, слегка хрипловатый голос Шурика рассказывал смешные истории про нашего Лимона. Загряжский смеялся искренне, заразительно-громко, закидывая голову назад и сверкая белыми, ровными зубами.

Я смотрела на них и еле сдерживала слезы. Ревность вновь терзала мое сердце. Мои губы старательно тянули резиновую, застывшую улыбку, я даже пару раз хихикнула за компанию, но мозг уже просчитывал вероятность дальнейших событий.

У Загряжского есть любимая женщина, она сумела понравиться Лизе, возможно найдет подход и к Шурику. Отец любит своих детей, это же очевидно! Интресно он уже разрабатывает стратегию и тактику против меня? Когда мне будет объявлена война? Возможен ли компромисс, мирное соглашение?

Эти мысли кружились в моей голове, назойливым роем липучих мух. Я затрясла головой отгоняя их и встретилась взглядом с Загряжским. Он смотрел прищурившись, внимательно, словно изучал вредное насекомое под микроскопом.

Его взгляд заставил меня действовать. Резко отодвинула стул. Он противно, визгливо проскрипел ножками по дубовым