– Вы, верно, проголодались, девочки? – поспешила войти Асет.

– У вас сложно проголодаться, в комнатах, как на складе, – отозвалась Жанна, улыбаясь своей барбарисовой открытой улыбкой. Ведь, в конце концов, эти конверты не виноваты, что они просто слабаки. Хоть какая-то еда в этом доме нормальная, горячий шоколад, заваренный молоком, это очень даже неплохо.

Она, оказывается, здорово голодна. Рука потянулась к чашке и застыла прежде, чем на лице Асет успела погаснуть радостная улыбка.

Детский плач давно уже переплетался где-то рядом с монотонной песенкой на лингва-франка. Но только сейчас Жанна разобрала вдруг слова.

Если в доме в аккурат

Полный выплачен закят[58],

Почивай спокойно ты

И не бойся темноты!

Баю-баю-баю-бай,

Поскорее засыпай!

Если кто-то алчен был,

Часть дохода утаил,

Бойся глазки ты сомкнуть,

На подушке прикорнуть!

Баю-баю-баю-бай,

Поскорее засыпай!

Злой шайтан владеет тьмой,

Кто придет к тебе домой?

Кто выходит из сеней

Злобных джиннов всех страшней

Баю-баю-баю-бай.

Поскорее засыпай!

Враз Трехпалая Старуха

Схватит деточку за ухо!

В темнотищу уведет,

Мама детки не найдет!

Баю-баю-баю-бай.

Поскорее засыпай!

– Да это просто Зурайда укладывает малышку, – покраснела Асет. – Угощайся, Жанна, что же ты?

– Спасибо, я уже сыта по горло, – Жанна резко поднялась с мягкого пуфика. Голова немного кружилась. Как она вообще пробыла столько времени в этих душных комнатах без окон, пропахших сладкими духами, ароматическими палочками, сластями. Да здесь же дышать нечем! – Мне пора уходить.

– Подожди, детка, куда же ты пойдешь в такое время? Тебя что-нибудь обидело?

– Нет, ничего, – Жанна стремительно шла к дверям. Асет устремилась за ней, Иман, ничего не понимая, растерянно застыла на месте.

– Ты же забыла надеть паранджу!

– Она не моя. Верните ее Вашей дочери.

– Жанна, тебе нельзя идти по городу без паранджи! Это опасно, очень опасно, ты же должна понимать!

– Как-нибудь.

– Погоди, хорошо, я отвезу тебя сейчас, куда ты скажешь, только Бога ради не ходи так по улицам! – Асет в отчаянии притянула девочку за плечи.

– Какого Бога ради? Аллаха? – Жанна резко высвободилась.

Оказывается, погода успела перемениться, понятно, что за заложенными окнами об этом не узнаешь. Между тем небо затянуло сизыми тучами, совсем не весенними. Первые капли дождя уже упали на дорожку между каштанами, по которой Жанна бежала к воротам.

– Жанна! Жанна! Если тебе что-нибудь будет нужно, приходи сюда, слышишь?!

Ответа не последовало. Анетта, ощутив внезапную слабость, ухватилась о косяк двери рукой. За тридцать один год своей жизни она ни разу еще не испытывала такого полного, такого абсолютного отчаяния. Девочка не придет сюда больше, никогда не придет.

Теперь хлынуло как из сорванного крана. Что же, к лучшему, под дождем люди куда меньше разглядывают других.

Волосы и джинсы Жанны намокли мгновенно, ткань ветровки пару минут продержалась, прежде чем пропустить воду. Предателей нельзя прощать, нельзя, даже если у них красивые добрые руки и они умеют необидно сказать тебе «деточка». Даже если они сами понимают, что предатели. Предателей нельзя прощать, даже если у них глаза, как у Мадлен, и подбородок, как у Гаэль, и они ни капельки своего предательства не понимают. Жанна бежала под серым дождем, к Люсили, в затхлую, но такую не душную, такую просторную крохотную каморку для хозяйственной химии. В укрытие, которое даст свой, надежный человек.

А над Парижем стоял сплошной, идущий отовсюду молитвенный призыв муэдзинов, пронзительный, монотонно вибрирующий, словно кто-то резал исполинского поросенка в вертящемся барабане стиральной машины.

В толще бетонных стен блеснула водная гладь, живая как огромный черный зрачок.

– Мы сбились-таки, свернули от Клиши к Ром! – с досадой воскликнул Эжен-Оливье, спрыгивая с дрезины. – А уж Ром нам вовсе ни к чему, разве что головастиков на ужин ловить. Дальше там затоплена вся платформа, вброд не перебраться.

– Ну да, тут выход грунтовых вод, – отозвался отец Лотар без тени досады. – Но мы их сейчас спустим.

– Как, то есть, спустим?

– Я не сомневался, что ты видал это подземное озеро, но похвастаюсь, едва ли ты знаешь, что оно возникло не само собой. Это исскуственное затопление. Я знал инженера, который его устроил. Сейчас, только бы мне найти веревочку, что вытаскивает пробку из этой ванны.

Отец Лотар осторожно двигался вдоль стены, планомерно обшаривая ее выступы фонарем.

Эжену-Оливье подумалось вдруг, что ваххабиты ни при каких обстоятельствах не способны лишить парижан безопасных убежищ. Их так много, что, оказывается даже он, партизан с детских лет, не знал, например, о тех, что нарыли в двадцатом веке в страхе ядерной войны. Добрую треть метрополитена они предоставили нам собственной ленью и раздолбайством, но ведь и без метрополитена места бы достало. Заложив красивый вход в катакомбы на Данфер-Рошпо, они, кажется, всерьез решили, что вывели из употребления многокилометровую Дорогу Скелетов. Как будто в них нельзя сто раз попасть из такого же огромного канализационного коллектора. Париж уходит в землю запутаннейшим лабиринтом, никакие войска не способны его прочесать. Значит, они ничего не могут сделать, им придется всегда мириться с существованием партизан и катакомбников? Но ведь есть другой способ, против которого бессильны и катакомбы Парижа, и подземные городки под лесами Бретани, и карстовые пещеры. Если эти детки полумесяца возьмут под абсолютный контроль жизнь при солнечном свете, тогда ох. Что толку в складах оружия, охраняемых скелетами предков, если в самом городе исчезнут явки?

Его мысли прервал оглушительный звук низвергающейся воды. Даже в луче фонаря стало видно, как черная гладь встревожилась, завилась исполинской воронкой.

Завороженные вращением, два человека стояли некоторое время молча, наблюдая, как стремительно мелеет подземное «озеро».

– Придется промочить ноги, если мы, конечно, не хотим ждать здесь часа два, покуда платформа просохнет. Но тут есть где обогреться.

Покрытие платформы было неразличимо под слоем грязи, или тины, или чем там еще его могло затянуть. Сверху еще плескалась кое-где вода, но священник торопился уже сойти на недавнее «дно».

С отвращением хлюпая кроссовками по довольно вонючей грязи, Эжен-Оливье проследовал за ним.