Дома пришлось выдержать еще одну битву – в Елене под влиянием алкоголя внезапно проснулись материнские чувства и жажда общения. Выручил Туру Яша – он вообще стал ее плечом в этот день, единственным, неожиданным и так необходимым плечом. И в квартире Дуровых  взял на себя огонь. Минут двадцать вялого перебрасывания фразами, потом Яков что-то особенно «удачное» сказал – и Елена сначала изобразила обиду, потом –  попытку скандала. Однако, не найдя взаимности, отправилась почивать, на прощание громко хлопнув дверь. Тура и Яша еще выпили по чашке чаю, преимущественно молча. Так же молча обнялись перед тем, как Яков ушел. И на том бесконечный день, когда со всеми положенными почестями проводили в последний путь профессора нейрофизиологии Павла Корнеевича Дурова,  для его внучки завершился. За все труды ее сегодня судьба Туре подарила быстрый сон без сновидений.

*

- Артур, ты можешь мне организовать еще одну встречу?

Кароль хмуро и демонстративно сматывал эластичный бинт.

- Я похож на благотворительную организацию? – процедил сквозь зубы.

- Не особо, - Степан говорил тихо и серьезно. – Пожалуйста, приведи его еще раз. Должен буду.

- Ты мне и так должен! – Артур отбросил бинт в сторону. – Ты думаешь, это просто было сделать в прошлый раз?!

- Я не думал, что это в принципе возможно, - Степа поразглядывал левую кроссовку врача, потом правую. Потом поднял взгляд. – Но если уж ты специализируешься на невозможном…

Кароль шумно выдохнул.

- Артур… Пожалуйста… Давай, я с тобой на очередной твой марафон поеду. Буду тебе водичку подавать и подбадривать.

- И без тебя желающих вагон! – фыркнул Король. – Да и не до марафонов тебе будет. – И после паузы добавил. – Я надеюсь.

Они долго смотрели друг другу в глаза.

- Думаешь, возьмут?

- Возьмут. Если ты свою игру покажешь.

- Покажу.

И показал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍*

- А это точно он был в прошлый раз? – тренер от восхищения дернул себе за ус, поморщился. Но глаз от площадки не оторвал. – Точно Кузьменко был?

- Он, он, – кивнул Артур. Поскольку наставник национальной сборной был полностью поглощен игрой, Кароль позволь себе широкую улыбку победителя. Ну все. Место в сборной у Степки, считай, в кармане.

- Ну что творит?! Что творит, черт кучерявый! – тренер хлопнул себя по коленям ладонями. Перевел на Артура взгляд, полный искреннего восторга и уже даже обожания. – Как с приема атакует, а?!

Да уж, Кос это умеет, если в форме. А он сегодня в форме. Оклемался, сердешный.

*

Пока еще держится суровая нитка тети Марит, пока не затянуло горе – осознанное, впущенное внутрь, которое надо прожить и пережить, пока лучшее лекарство – работа,  надо чем-то занять руки.

Поэтому Тура разбирает архив деда. Господи, в жизни не видела такого количества рукописных текстов. Сейчас уже и напечатанные компьютерным способом бумаги постепенно уходят в тень, уступая главную роль буквам на экранах электронных гаджетов. Да и буквы часто норовят заменить эмотиконами.

А тут – такое богатство. Папки на тесемках, старые, картонные, пыльные. Тура чихнула и положила папку на место. Сначала здесь необходимо провести генеральную уборку.  Но – не сегодня. Тура дернула на себя правый верхний ящик – тот, что всегда под рукой. Заперт. А ключ от него – наверное, тот, который обнаружился в кармане домашнего коричневого кардигана, когда тело переодевали сотрудники ритуального агентства.

Тело. Те-ло. Она уже привыкает. Да и тела как такового уже не существует, лишь урна в ячейке в новом современном колумбарии. Дед тогда, три года назад, велел ей после кремации подхоронить прах к Машеньке и Кларочке – к жене и сестре, стало быть. Тура так и сделает, но позднее. Сейчас визит на кладбище и все, ему сопутствующее, находятся за границами ее возможностей: физических, психологических, эмоциональных. Тура обернулась и достала с книжной полки ключ.

В ящике поверх всех бумаг лежал конверт. Был он большой, чисто белый, с единственной крупной четкой надписью прямо посредине.

Вскрыть после моей смерти. П.К. Дуров.

И подпись.

Тура вскрыла, не колеблясь. Внутри оказалось два конверта поменьше. Один был помечен: «Моей дочери, Елене Дуровой», второй – «Моей внучке, Туре Дуровой».

Она долго смотрела на первый конверт. Желание вскрыть и посмотреть было таким сильным, почти нестерпимым,  что кололо в кончиках пальцев. Остановило одно – фотография на столе, на которой  - чета Дуровых в день сорокалетия собственной свадьбы.   Дед даже с нее смотрит сурово и насуплено из-под седых бровей.

Да, дед, да. Я все сделаю, как ты хотел.

Тура вложила  конверт в газету, лежавшую на отведенном ей месте – слева с краю. Так и отнесла в газете к комнате Елены и сунула под дверь. И вернулась обратно в кабинет – знакомиться с последним приветом от деда.

Она останавливалась при чтении несколько раз – слезы не давали ни смотреть, ни дышать. Первый раз споткнулась на первой же строчке.

Дорогая любимая моя девочка!

И долго не могла успокоиться, ходила на кухню пить воду и чиркать спичками. Суровая нитка держалась, но едва-едва.

 А потом были еще слезы, которые капали уже прямо на лист бумаги, размывая написанные мелким четким совсем не старческим почерком строчки. И еще были возгласы удивления, которые не могла сдержать. После девушка долго сидела за столом с письмом от деда в руках, глядя пустым, ничего не видящим взглядом в стену напротив. На щеках подсыхали, стягивая кожу, дорожки от слез, а Тура все пыталась осмыслить прочитанное.

Да, Павел Корнеевич, умеете вы удивить…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍