Алик сел на узкой кровати, уставился перед собой невидящим взглядом. Как - нет жены? А Рабигуль?

Ведь она есть, Рабигуль! Что-то давно не получал от нее писем. И сам не пишет. Как сошелся с Инной, так и не пишет. Но ведь у них с Инной совсем другое, никакая у них не любовь. Просто их тянет друг к другу. А Рабигуль навсегда. И если она приедет, он порвет эту связь сразу, немедленно. "Спасибо за все хорошее", - скажет он Инне. Где-то Алик вычитал эту фразу, и она, своей неопределенностью и каким-то грустным достоинством, очень ему понравилась. "Спасибо за все хорошее..." И еще, на прощание: "Прости". Кажется, так положено - сдержанно, по-мужски. Инна, может быть, скажет:

"И ты прости", - и они расстанутся, как интеллигентные люди. А.., если нет? Если она не поймет?

Ведь женщины - создания странные. Вообще-то в ее интересах сохранить тайну...

Тень тревоги коснулась Алика. "Надо все-таки держать дистанцию, - решил он. - Не слишком сближаться". Но стоило ему увидеть Инну, как все его сомнения и тревоги рассыпались в прах: уж очень она была соблазнительна.

5

- "Мир человеческого сердца не похож на видимый нам мир", - заглянув в свою записную книжку, авторитетно заявила Маша.

- Кто так сказал? - полюбопытствовала Рабигуль.

- Премчандр, индийский писатель.

- Ты читаешь Премчандра? - Рабигуль взглянула на подругу с уважением и опаской: с этими своими кришнаитами Машка совсем сдурела.

- Да, - с вызовом ответила Маша. - Читаю!

- Врешь, - не поверила Рабигуль.

- Вру, - призналась Маша, и смех ее заливистым колокольчиком полетел по квартире. - Такая, знаешь, зануда! Каждое предложение - на полметра.

Но сама индийская философия...

- Ой, Машка, не начинай, - взмолилась Рабигуль. - Ты меня с этой философией просто достала - так, кажется, говорит твой Сапта?

Они сидели у Маши на диване, накрыв ноги пледом, и разговаривали. За окном валил снег. Зима хозяйкой явилась в Москву, обосновалась всерьез и надолго, укрыла снегом деревья, приглушила рев машин, украсила, обновила город. Маша купила камин - языки пламени плясали, как настоящий, живой огонь, - влюбилась в какого-то наголо выбритого детину с барабаном и в оранжевом сари, а может, одеянии римского воина и теперь морочила голову Рабигуль.

- Никакой он не дурак! - убеждала она подругу. - Наоборот: знает то, чего мы не знаем. Слышала такое выражение: "Дурак - всякий инакомыслящий"? Так вот он мыслит иначе.

- Да брось ты, - отмахнулась от Маши Рабигуль. - Какое там - мыслит! Трясется в трансе, словно юродивый, бьет в барабан да бормочет одно и то же.

- А правда, здорово он играет? - встрепенулась Маша. - Ну скажи, здорово?

- На барабане? Да, ритм чувствует, - нехотя признала Рабигуль неоспоримое достоинство Сапты. - Но в остальном...

Маша резво вскочила с дивана, сунула ноги в тапки, побежала на кухню ставить чайник. Вернулась и опять взялась за свое:

- Мантры - как заклинание. Сапта говорит, это прямая связь с Богом. Он и меня научил...

- Машка, - не на шутку перепугалась Рабигуль, - как бы ты с ним не свихнулась! Повторяй лучше гаммы: те же мантры в конце концов.

- Скажешь тоже, - расхохоталась Маша. - Там священные слоги.

- Музыка тоже священна и доступна для посвященных, - задумчиво произнесла Рабигуль. - Нет, правда: ее же не все понимают. Классику, я имею в виду. А, например, "попса"... Разве ее повторы - не мантры?

- Гуль, не кощунствуй!

Маша снова уселась на диван, накрыв ноги пледом и протянув руки к камину.

- А как он любит. Гулька, как умеет любить...

- Вот так бы и говорила, - поддела ее Рабигуль. - А то "мантры", "связь с Богом"...

- А я так и говорю! Ты же знаешь: мужиков у меня - навалом, но такого...

- Смотри, как бы он не притащил какую-нибудь заразу из этой своей общины.

- Он сказал, что перестал жить, как прежде, со всеми подряд, горделиво похвасталась Маша. - Сказал, что у него теперь - только я и никто больше не нужен, - "Он сказал, он сказал..." А "травку" покурить тебе, случайно, не предлагал?

- Что ты! - возмутилась Маша. - Он же не хиппи! Хотя хиппи, если хочешь знать, это не длинные волосы, а особое состояние души.

Рабигуль посмотрела на нее с улыбкой:

- Состояние души, говоришь? Красиво! Чьи же это слова?

- Мои! - вызывающе ответила Маша.

- Скажешь тоже! - не поверила Рабигуль. - Ты так сроду не говорила.

- Да ладно! - засмеялась Маша. - Все мы немножко "душечки". Ой, чайник свистит!

И она умчалась на кухню. Крикнула оттуда весело:

- Пожалуйте к столу, дорогая гостья!

"Ну вот что с ней делать?" - думала Рабигуль, глядя, как светится от радости Маша, как мелькают ловкие руки, выставляя на стол все, что есть в доме. включается-выключается маленький телевизор - "Ну его, надоел!" наливается крепкий янтарный чай.

Всегда такая, когда влюблена, а влюблена, если вспомнить, почти всегда. И при этом скрипачка прекрасная, вдохновенная. Может, как раз поэтому?

- Волосы-то зачем перекрасила? - спросила Рабигуль.

- Так ему больше нравится, - вызывающе ответила Маша.

- Разноцветные? - не поверила Рабигуль. - Как у продавщицы?

- Да.

Маша внезапно обиделась. Молча налила чаю, молча села напротив. Под шелковым абажуром огнем горели ее разноцветные волосы: одна прядь - седая, другая - рыжая, третья - черная. Ах, Машка, Машка! Рабигуль отодвинула стул, встала, подошла к подруге.

- Машенька, не сердись. Но я за тебя волнуюсь... Странный он, этот твой Сапта.

- " Да он в сто раз порядочнее твоего поэта! - взорвалась Маша. - У него все честно, открыто: да, жил со всеми, как принято в их общине, да, они вместе растят детей и не знают, кто у кого отец - это их общие дети, - но возникла в его жизни я, и все для него изменилось!

- Это он так говорит, - грустно вставила свое слово в речь подруги Рабигуль.

- Да не будет он врать! - возвысила голос Маша. - Ему это просто не нужно!

- Машка, ты доверчива, как ребенок, - вздохнула Рабигуль.

- А в любви человек всегда доверчив, - призадумалась Маша. - Доверчив, как в детстве. Вот вспомни, когда ты была маленькой, возникала у тебя мысль, верить кому бы то ни было или нет? Молчишь? То-то...

Снег валил густыми, тяжелыми хлопьями, превращая в белое поле все пространство небес, застилая Москву своим покрывалом.

- Останешься? - сладко потянулась Маша. - В твоих сапожках...