Только проблема в том, что они такие же обычные люди, как и все остальные. Питер, слава богу, достаточно умен, чтобы осознавать границы своих возможностей, однако, с другой стороны, время сейчас работает против нас. У нас в больнице мы говорим «время – мышцы», когда дело касается людей, перенесших сердечный приступ, или «время – мозг», когда кто-то из пациентов перенес инсульт, тем самым подразумевая, что чем быстрее эти люди получат необходимую им медицинскую помощь, тем меньше будут повреждены их сердце или мозг. В случае Шейлы бактерии в ее брюшной полости будут размножаться экспоненциально, и чем больше проходит времени, тем большая часть ее кишечника может умереть. Чем дольше мы ждем, тем, вероятно, хуже становится ее состояние.

Я хотела бы зайти в палату к Шейле, побыть рядом, пока она подписывает форму информированного согласия, убедиться, что она действительно все поняла, измерить ее давление, однако Дороти прямо сейчас покидает больницу.

– Вы ее медсестра? Мне понадобится помощь, чтобы сложить вещи. – Он новенький и еще осваивается. Когда пациентов опрашивают по поводу качества предоставленных медицинских услуг, помимо прочего у них интересуются, насколько они были довольны процессом выписки.

Палата Дороти прямо напротив палаты Шейлы, однако я захожу к Дороти, а Питер – к Шейле, и мы даже не здороваемся.

– Хорошо, давайте выпроводим отсюда Дороти.

В одной коляске оказываются чемоданы, в другой она. При этом настаивает на том, чтобы все вещи были сложены в определенном порядке, однако в конечном счете с этим удается разобраться, и она остается довольна. Пока она располагается в кресле, я напоследок проверяю шкаф и туалет, а также заглядываю под кровать. Все-таки карточный столик оказался наш, а не ее собственный. Его нужно будет тщательно протереть антибактериальными салфетками, но этим, думаю, займется уборщица. Правила относительно того, кто что должен убрать после выписки пациента, время от времени меняются.

Муж Дороти поднимается из своего тесного кресла, слегка поправляет свои очки и заходит за коляску, в которой сидит его жена. Взявшись за ручки и посмотрев прямо перед собой, он выкатывает ее из палаты.

– Обязательно поделись конфетами со всеми, – наклоняется ко мне Дороти, обхватив руками свое фиолетовое одеяло.

– Ну, не знаю, Дороти. Может быть, я выберу все ириски, чтобы оставить их себе.

Она смеется, а из палаты Шейлы выходит Питер. Не останавливаясь, он уходит по коридору. Я снова чувствую, как у меня сжимается горло. Как давно я уже не проверяла у Шейлы давление? На часы я даже не смотрю – точное время особой разницы не играет, однако мне нужно сделать это как можно быстрее, а также убедиться, что последняя порция дилаудида ей действительно помогла.

– Всем пока, – кричит Дороти, удаляясь на коляске по коридору. Она машет всем по-королевски сложенной чашечкой рукой, соединив пальцы вместе. Затем она, хихикая, принимается посылать воздушные поцелуи. Что бы сегодня еще ни произошло, я обязательно запомню этот торжественный момент. После того как поправился, нет ничего лучше, чем покинуть больницу, чтобы вернуться домой.

«Слушай, прости, что меня не было, когда приходил хирург, чтобы ты подписала форму информированного согласия на операцию». – Я направилась прямиком к Шейле, обмотала манжету тонометра вокруг ее левой руки и принялась накачивать грушу. Вся семья выглядит так, словно из них выжали последние жизненные соки. Мне нужно узнать, что им сказал Питер.

Инфузионный насос капельницы пищит, когда манжета надувается, не давая жидкости поступать Шейле в вену. Я заглушаю его, после чего прислушиваюсь к характерным ударам, чтобы измерить давление: первый удар на 152 и полная тишина после 90. Это звук протекающей тысячи километров артерий и вен крови, перекачиваемой неутомимым сердцем.

Полностью выпустив воздух из манжеты, я расстегиваю застежку-липучку и снимаю прибор с руки Шейлы. Я делала это бесчисленное количество раз, однако снова и снова восхищаюсь тем, как посредством столь незамысловатых манипуляций мне удается заглянуть внутрь человеческого организма. По полученным двум числам я сразу понимаю, все ли в порядке или же что-то начало выходить из-под контроля.

Первые несколько раз, когда эти числа выбивались из нормы, я была в шоке. Не из-за своих переживаний по поводу пациента, хотя их я тоже испытывала, а скорее, потому что не привыкла, что события, описанные в книгах – даже если это учебники, которые я читала в изрядном количестве, – могут стать явью.

– Не могла бы ты перепроверить давление? – попросила я Глорию, ту самую подругу, что подшучивала надо мной сегодня по поводу йогурта. Она собиралась мне отказать, сославшись на нехватку времени, но, должно быть, было в выражении моего лица что-то такое, из-за чего она передумала.

Измерив давление пациента, она, прищурившись, пристально посмотрела на меня.

– Шестьдесят на тридцать.

– У меня получилось семьдесят на сорок. – Мы разговаривали тихо, глядя прямо друг другу в глаза. Я читала про тяжелую гипотонию, видела ее раньше, однако, совсем еще мало проработав медсестрой, я была поражена, когда обнаружила ее собственноручно. Тот пациент в течение дня все больше и больше терял ориентацию, а теперь и вовсе пребывал в полубессознательном состоянии. Эти симптомы, скорее всего, были вызваны препаратом, который мы ему давали, – интерлейкин-2, однако снижение давления могло их еще больше усугубить.

– Ты в порядке? – спросила меня Глория, что в переводе на обычный язык означает «Тебе нужна помощь?», но даже если бы и была нужна, что бы она сделала?

– Да. Думаю, я в порядке. Я напишу на пейджер резиденту.

Она перезвонила мне незамедлительно. Все словно на иголках, когда пациент получает ИЛ-2. «Я сейчас же буду. Боюсь, что с таким давлением перфузия органов будет не полноценной».

Она так и сказала, словно, подобно мне, зазубрила фразу из учебника. Без перфузии жизнь была бы невозможна: эритроциты снабжают кислородом каждую клеточку нашего тела.

Пациента перевели в палату интенсивной терапии, где ему начали давать вазопрессоры – так называют препараты, которые повышают давление и поддерживают его на достаточно высоком уровне. Он вернулся к нам на следующий день, полностью придя в себя, хотя и почти ничего не помнил о том, что случилось за последние сутки.

– Что ж, теперь тебе будет о чем рассказать, – сказала я, отчего ему явно полегчало. Более того, кажется, он почувствовал прилив храбрости.

У Шейлы же давление пока держится стабильным. «Сто пятьдесят два на девяносто. Как и раньше, немного завышенное, но сейчас это даже хорошо», – говорю я Шейле, зрительно прикидывая, сколько жидкости осталось в капельнице. Вдруг до меня доходит, что ни Шейла, ни ее родные не услышали и слова из того, что я им сказала. Что же такого им сказал Питер, пока меня не было?

Сестра Шейлы кусает губы, показывая рукой на дверь. «Он сказал, – она замолкает и несколько раз моргает, – он сказал, что, возможно, придется отложить операцию до завтра».