— И вы совершенно уверены, что он станет обычным? — спросила Элинор.

— Таким же обычным, во всяком случае, как вы или ваш супруг.

А больше Элистеру и Элинор ничего и не требовалось.

В конце дня к Барнаби в больницу пришли Генри и Мелани. У них с собой была большая кожаная сумка, слега расстегнутая сверху, внутри что-то возилось и позвякивало. Посмотрев на своего младшего брата на кровати, Мелани поставила сумку на пол, и та как-то свернулась и совершенно затихла.

— Барнаби! — воскликнула Мелани, кинулась к нему и крепко обняла. — Мы так по тебе скучали. Я только на пустой потолок погляжу — и сразу в слезы.

— Привет, Барнаби, — сказал Генри и тоже его обнял. — Ты как вообще?

— Нормально, — ответил Барнаби. — У меня было много отличных приключений. Встретил много необычных людей. Повидал много интересных мест.

— А хочешь знать, что было тут, в Сиднее? — спросила Мелани.

— Ну еще бы!

— Ровным счетом ничего, — ответила она и скривилась. — Тут так скучно. Вообще ничего не происходит.

— Но это же великолепнейший город на свете!

— Это ты так считаешь. Вот бы нам уехать куда-нибудь и попасть в отличные приключения. Тебе так повезло.

Барнаби не знал, что на это ответить. Он не привык, чтобы ему завидовали.

— А что случилось после того, как я улетел? — спросил он. Ему очень хотелось знать, как его исчезновение объяснили остальным Бракетам. — Что мама с папой сказали? Они часто меня вспоминали?

— Сначала — немножко, — ответила Мелани. — А потом, когда стало казаться, что ты больше не вернешься, и вообще перестали. Они сказали, что ты сам виноват, раз вот так взял и улетел.

— По-моему, тут не только я виноват, — произнес Барнаби, слегка опечалившись.

— Ну да, — подтвердил Генри. — То есть нет — не только, наверное. Но все равно надо было слушаться, когда тебе говорят.

Барнаби нахмурился.

— Чего слушаться? — спросил он. — Ты о чем это?

— Ну, мама нам рассказывала, что ты начал ныть, дескать, в рюкзаке жарко, — объяснила Мелани. — Она тебе сказала, что у тебя нет выбора — только ходить с рюкзаком, иначе улетишь. Но ты стал капризничать и слушать ее не захотел.

— Она сказала нам, что ты его снял из непослушания, — добавил Генри. — И сразу взлетел. Она пыталась тебя поймать, но тут налетел ветер, и она глазом моргнуть не успела, как тебя уже унесло высоко.

— Но мне кажется, они тебя уже простили, — сказала Мелани.

— Конечно, простили, — отозвался Генри. — Они же так рады, что ты вернулся живой и невредимый. Что такое, Барнаби? Ты какого-то странного цвета стал. Все же так было, нет?

Барнаби открыл было рот — в нем из живота к горлу поднимался огромный клубок ярости. Дома его не было много недель; иногда он почти ничего не ел, иногда не знал, где будет ночевать, и не раз его критиковали за неприятный запах. Бывали времена, когда он очень боялся, и бывали времена, когда ему было очень одиноко. Барнаби посмотрел на брата с сестрой — ему хотелось рассказать им, как именно все произошло и как он вообще оказался в такой ситуации. Но у них были такие встревоженные лица, что стало понятно: они не просто поверили родителям — им было нужно верить в их версию событий. Потому что о чем-либо другом даже помыслить было ужасно.

— Да, — наконец ответил Барнаби, сглотнул комок и отвернулся. Он не мог смотреть им в глаза. — Да, все было именно так. Надо было послушаться маму. Но вы же меня знаете — мне всегда все надо делать по-своему.

— Ну, это — обычное дело, — улыбнулся ему Генри.

Они не успели ничего больше сказать — открылась дверь, и в палату заглянула медсестра, довольно сварливая. Казалось, она в ужасе от того, что увидела внутри.

— Дети! — воскликнула она. — Здесь не должно быть никаких детей!

— Но это же детская больница, — сказал Барнаби.

— Ты можешь остаться, — рявкнула медсестра, показав на него пальцем. — А эти двое? Брысь! Мы не разрешаем таким детям являться сюда и разносить твои кошмарные инфекции другим пациентам. Сейчас же брысь! Все вместе! Кроме тебя, — добавила она, опять ткнув в Барнаби. — Кыш, кыш, кыш!

Генри и Мелани вздохнули и повернулись к брату.

— До завтра, Барнаби, — сказала Мелани. — Увидимся после операции.

— Мама вам и про нее рассказала, да?

— Да, и она очень рада.

— Брысь отсюда! — повторила медсестра. Она уже чуть не кричала. — Кыш, кыш, кыш!

— Ой, а мы тебе подарок принесли, — сказала Мелани, спрыгивая с кровати. Носком туфли она быстро подвинула большую сумку поближе, и та снова всколыхнулась — притихла — опять как-то странно дернулась. И улеглась спокойно. — Только пока не смотри, — добавила Мелани, сделала большие глаза, словно пыталась передать брату секретную информацию, и качнула головой в сторону медсестры. — Подожди, когда уйдем.

Они поспешно вышли в коридор, чтобы их больше не бранили, и дверь за ними закрылась. Барнаби остался в палате один. Он посмотрел на большую кожаную сумку: что же в ней может быть? Протянул руку, расстегнул — и, к его величайшему удивлению, из сумки что-то выпрыгнуло прямо к нему на кровать.

— Капитан У. Э. Джонз! — воскликнул Барнаби в полном восторге. Пес подскочил к самому его лицу и облизал его так тщательно, как Барнаби уже давно не умывался.

Днем, за пару часов до назначенной операции, санитар вкатил в палату кресло и сказал, что если Барнаби хочется посмотреть на что-нибудь новенькое, то может покататься по коридорам. Капитал У. Э. Джонз спрятался под кроватью, а Барнаби перескочил в кресло, пристегнулся и отправился в экспедицию.

Куда бы ни кинул он взгляд — везде были дети. В пижамах и халатах, они либо гуляли взад-вперед по коридорам с родителями, либо лежали в палатах, а родственники сидели рядом с их кроватями. Они играли в шахматы, трик-трак или «Скрэббл», что-то читали. Насколько Барнаби видел, он был такой один — сам по себе.

Свернув за угол, он увидел доктора Уошингтон — та сидела за столом, стучала по клавишам, вводя какие-то данные в компьютер, что-то записывала в блокноте и срисовывала с экрана какие-то графики. Барнаби подъехал ближе.

— Здравствуйте, доктор, — сказал он.

— Здравствуй, Барнаби. — Она повернулась к нему и улыбнулась: — Тебе чем-нибудь помочь?

— Я только хотел спросить… — начал он, тщательно обдумывая вопрос. — А что будет, если мне не сделают операцию?

— Тебе придется делать операцию, — ответила врач, словно о чем-либо другом не могло быть и речи. — Твои родители уже подписали все документы, а я боюсь, что когда речь заходит о восьмилетних мальчиках, то последнее слово все-таки остается за их родителями.