— Вы знаете Бретань?

— Чуть-чуть, — торжествующе отвечает она.

— А я совсем нет. Куда мы едем?

— В округ Финистер. Точнее, в Одьерн. Это в нескольких километрах от мыса Рац. Там живут его мать и отчим. Семья Боар.

— Заманчиво. Ладно, я поеду с вами, но я все еще в отпуске. Так что ничего официального.

— Я тоже. В Страсбурге я была в отпуске.

— Ваша взяла, — соглашается он, надеясь, что не наделает глупостей.

Час ночи. Они последние посетители этого ресторана-иллюзии, где все до последней мелочи создает у клиентов впечатление, будто они переместились в настоящий московский трактир.

Они на тротуаре улицы Дарю. Иллюзия продолжается: подсвеченный купол православной церкви создает впечатление, будто они в окрестностях Кремля.

Их шаги раздаются в ночи. Температура наконец снизилась до приятной. Они идут вдоль ограды парка Монсо по длинному тротуару бульвара Курсель. Редкие автомобили вихрем проносятся мимо и исчезают. После ресторана они не обменялись ни словом. Она живет за ротондой. Он не поднимется к ней. Он видит проезжающие такси — будто нарочно для таких вот упущенных случаев. Его спутница не думает ни о чем, кроме своего розыска. А ему она определила роль статиста. Ему придется ждать. В его возрасте остается только терпение. В Бретань. А может, и еще дальше. Все будет зависеть от их улова.

Миновали ротонду, она готовится перейти улицу, благодарит его за все.

— Я вам не предлагаю подняться выпить последний стакан, я устала.

Она исчезает за воротами своего дома.

За светом фонарей парк кажется печальной громадой, полной одиночества и враждебности.

Он один идет по бульвару в поисках такси. Юная проститутка предлагает ему заняться любовью. Белокурая тростиночка, балансирует на очень высоких каблуках. Кусок красной ткани вокруг ягодиц, белое болеро, молочная кожа и глаза, подведенные черным. Маленькое чудо, заблудившееся на этом тротуаре, обещает экстаз по тарифу, не сводит с него глаз. Он отклоняет предложение. Быть может, это еще одна упущенная возможность.

Одинокий дом Боаров в конце дороги в точности таков, каким они представляли себе гнездо, где вырос Данте. Проржавевший остов «рено» служит конурой для дворняжки и полуоблезшей немецкой овчарки, которые выскакивают, чтобы облаять вновь прибывших. Одно окно в нижнем этаже разбито и заменено картоном, другое треснуло. Несколько кур живут на свободе вместе с собаками. Их помет превратил площадку в свинарник.

Выходя из машины, Сюзанна улыбается Стейнеру, благодаря его за присутствие. Он приоткрывает свою дверь, но остается внутри.

— Пропускаю вас вперед. Я боюсь этих зверей.

— Вы шутите?

— Вовсе нет. Вы теперь начальник. Посмотрю, что вы будете делать.

Она идет к дому, а он смотрит, как она старается успокоить собак, которые рычат и мешают ей идти. Дверь дома открывается, и женщина лет пятидесяти кричит:

— Халк! Гэтсби! На место! — Потом, обращаясь к приехавшим тем же тоном, что и к собакам: — В чем дело?

Сюзанна с облегчением смотрит на собак, которые возвращаются в свое разваленное убежище:

— Я думала, они меня сожрут.

— Очень вы им нужны!

— Вы мадам Боар? — спрашивает Сюзанна, подходя ближе.

Стейнер наблюдает за ней из машины.

— Что вы от нее хотите?

— Мне нужна мать Эрвана Данте-Легана.

Глаза женщины превращаются в бойницы. Сюзанна уже у ступенек. Две доски перекрывают часть ступенек — как будто каменщики собираются поднимать по лестнице свою тележку. На женщине старомодное платье из вискозы, черное с розовыми и зелеными цветами, тоже старомодными, и медицинские чулки, которые не могут замаскировать ее варикозные вены. «Что такое?» — слышится старческий голос из дома.

— Я доктор Сюзанна Ломан. Я лечила вашего сына…

— Тогда вы, должно быть, доктор из психушки. Мне нечего вам сказать.

— В чем дело, Сильвиан? — нетерпеливо повторяет голос.

Женщина поворачивается внутрь дома.

— Замолкни! — орет она. Потом снова обращается к Сюзанне: — А вы — вы убирайтесь.

— Послушайте, мне совершенно необходимо поговорить с вами об Эрване. Он в опасности. Я хочу ему помочь. Но для этого нужно, чтобы вы рассказали мне о его детстве. Это для него…

— Не рассказывайте мне сказки. Может, это для него и нужно, как вы говорите, но небось нужно и вам. Так или иначе. Бескорыстия не бывает.

Сюзанна не знает, как задобрить женщину. Она не очень убедительна. Она это понимает.

— Его детство…

Следует долгая пауза. Женщина опускает глаза.

— Убирайтесь. Мне нечего вам сказать. Я уже давно его не видела.

Стейнер наконец покидает свой наблюдательный пункт. Он пересекает двор, обменявшись взглядом с собаками в конуре. При виде его полицейского удостоверения с трехцветными полосами женщина сдается. Неприязненно смотрит на него и говорит:

— Я вас слушаю…

— Может быть, вы позволите войти… — предлагает он.

Она отодвигается, освобождая проход.

Приступ агрессивности утомил Сильвиан Боар. Комната, куда они вошли, служит одновременно и спальней, и кухней. Газовая плита, печь, ржавый холодильник, раковина… Вся кухонная утварь, телевизор, кожаный диван, гладильная доска, буфет, покрытый пластиком, и большой стол из необработанного дерева в центре. Скороварка на огне. Из нее с мягким свистом вырывается пар. Он пахнет капустой. Сюзанна смотрит на желтую клейкую ленту, которая свешивается с потолка над столом. Два десятка мух попались в ловушку. По крайней мере одна еще барахтается, бесполезно и раздражающе жужжа.

Три подвесные полки, на которых стоят миниатюрные парусники в стеклянных бутылках, — единственное украшение, не считая ленты от мух. Это работа старика, сидящего в инвалидном кресле, — он отрывается от строительства очередного макета, чтобы посмотреть на гостей. Кажется, он скорее любопытствует, чем злится. Должно быть, новые люди появляются здесь крайне редко.

— Мой отец, — говорит женщина, указывая на него. — Раньше в море рыбачил… Итак, чем могу быть полезна? — произносит она в конце концов, подняв глаза на Стейнера.

Сила убеждения, строгий голос, сотенная купюра и трехцветное удостоверение. Достаточно оснований, чтобы покориться. Сюзанна одна ничего бы не достигла.

— Как уже сказала доктор Ломан, у вашего сына серьезные неприятности. Он обвиняется в убийстве, которое он, возможно, не совершал. Нам необходимо больше знать о его прошлом. Чтобы попытаться добраться до того, кто может быть настоящим убийцей.

Сильвиан Боар откидывает поседевшую прядь грязных волос со лба, покрасневшего от плохого мыла. На правой щеке у нее следы синяка.