— Хорошо, что мы не там, — ответила я. — Маму бы кондрашка хватил.

— О! — воскликнул император, оглядываясь по сторонам. — Ты тоже живешь с матушкой?

— А что случилось? Проблемы в беллетриции?

— Вольно, парни, — бросил Зарк двум телохранителям.

Те ощупью двинулись по кухне, нашарили два стула и уселись.

— Меня послала миссис Ухти-Тухти, — прошептал Зарк. — У нее сейчас ежегодная встреча персонажей Беатрис Поттер, но она велела мне рассказать тебе о переменах в беллетриции.

— Кто там, дорогая? — послышался голос мамы из гостиной.

— Это маньяк-убийца, жаждущий завладеть Галактикой, — отозвалась я.

— Как мило, солнышко!

Я снова повернулась к Зарку.

— Итак, какие новости?

— Департамент правосудия Книгомирья снова арестовал Макса де Винтера из «Ребекки».

— Ньюхен же вроде отмазал его от обвинения в убийстве?

— Отмазал. Но департамент по-прежнему охотится за ним. Они арестовали его — только представь себе! — за подделку страховки. Помнишь лодку, которую он утопил вместе с женой?

Я кивнула.

— Похоже, он потребовал за нее страховку, и они решили его на этом прищучить.

Для Книгомирья подобный поворот дела не являлся из ряда вон выходящим. Мандат Совета жанров предписывал нам поддерживать максимально возможную неизменность повествования. Пока действие шло так, как задумал автор, убийцы разгуливали на свободе и тираны оставались у власти, а мы этому способствовали. На мелкие, неочевидные для читателя искажения в беллетриции обычно смотрели сквозь пальцы. Однако в момент бюрократического вдохновения Совет жанров ловким финтом наделил департамент правосудия полномочиями расследовать индивидуальные проступки персонажей. Обвинение Дэвида Копперфильда в убийстве собственной первой жены стало самым большим их успехом — спешу добавить, дело происходило еще до меня, — и беллетриция, будучи не в силах спасти его, могла только ввести другого персонажа на его место. Они и прежде пытались добраться до Макса де Винтера, но нам всегда удавалось их переиграть. Подделка страхового свидетельства! Верилось с трудом.

— Ты предупредил Грифона?

— Он работает над очередной апелляцией Феджина.[55]

— Пусть займется. Нельзя оставлять это дилетантам. А что с Гамлетом? Его уже можно отправить назад?

— Ну… не совсем, — замялся Зарк.

— Он начинает меня доставать, — призналась я. — А датчане тут подлежат аресту. Я не могу до бесконечности занимать его фильмом Мела Гибсона!

— Вот бы Мел Гибсон сыграл меня, — мечтательно протянул Зарк.

— По-моему, Гибсон плохих парней не играет, — заметила я. — Скорее тебя сыграл бы Джеффри Раш[56]или кто-нибудь в этом роде.

— И то неплохо. А этот кекс ничей?

— Бери на здоровье.

Зарк отрезал себе большой кусок кекса, откусил и продолжил:

— Ладно, к делу. Мы сумели уговорить семейку Полония явиться на разбирательство по поводу незаконной переделки ими «Гамлета».

— Как вам это удалось?

— Пообещали Офелии собственную книгу. Текст вернулся в исходный вид, так что все в порядке.

— Значит, можно отослать Гамлета назад?

— Пока нельзя, — ответил Зарк, пряча беспокойство за сдуванием с плаща воображаемой пылинки. — Понимаешь, Офелия теперь психует по поводу одной из измен Гамлета. С какой-то женщиной, которую, как она считает, зовут Хенна Аплтон. Ты ничего об этом не слышала?

— Нет. Ничего. Ни словечка. Ни намека. В жизни не знала никого по имени Хенна Аплтон.[57]А что?

— Я надеялся, ты мне подскажешь. В общем, она совсем свихнулась и угрожала утопиться в первом, а не в четвертом акте. Думаю, нам удалось вправить ей мозги. Но пока мы этим занимались, произошло враждебное слияние.

Я громко выругалась, Зарк аж подскочил. В Книгомирье ничего не происходит само по себе. Книжные слияния, при которых одна книга присоединяется к другой для коллективного усиления повествовательного преимущества собственных сюжетных линий, по счастью редки, но случаются. Наиболее прославленное слияние в шекспириане — это объединение «Дочерей Лира» и «Сыновей Глостера» в «Короля Лира». Другие потенциальные слияния, такие как «Много шума в Вероне» и «Строптивая в летнюю ночь» были отвергнуты еще на стадии планирования. На распутывание сюжетов уходят месяцы, если это вообще возможно сделать. «Король Лир» настолько сопротивлялся распутыванию, что пришлось оставить его как есть.

— И кто у нас слился с «Гамлетом»?

— Ну, теперь пьеса называется «Эльсинорские насмешницы». Фальстаф преследует Гертруду по всему замку, а миссис Пейдж, Форд и Офелия обводят его вокруг пальца. Лаэрт нынче король фей, а Гамлету остался мелкий эпизод в шестнадцать строк, где он обвиняет доктора Кайюса и Фентона[58]в том, что те сговорились убить его отца за семьсот фунтов.

— И на что это похоже? — простонала я.

— Сначала долго-долго не смешно, а когда становится смешно, все уже умерли.

— Ладно, — сдалась я. — Попробую и дальше развлекать Гамлета. Сколько понадобится времени на распутывание пьесы?

Зарк поморщился и втянул воздух сквозь зубы, как инженеры-теплотехники, когда назначают цену за новый паровой котел.

— В том-то и проблема, Четверг. Боюсь, мы вообще не сумеем ее распутать. Случись это где-нибудь еще, а не в оригинале, мы бы просто уничтожили экземпляр, и дело с концом. Помнишь, сколько мы намучились с «Королем Лиром»? Вряд ли нам больше повезет с «Гамлетом, принцем датским».

Я села и обхватила голову руками. «Гамлета» нет. Потеря слишком чудовищная, чтобы уместиться в сознании.

— Сколько у нас осталось до того, как «Гамлет» начнет меняться? — спросила я, не поднимая головы.

— Дней пять, максимум шесть, — тихо ответил Зарк. — После этого развал пойдет по нарастающей. Через две недели пьеса в том виде, в каком мы ее знаем, перестанет существовать.