— Откуда ж ты тогда про него узнал? Меня не было всего четверть часа!

— А я забулдыгу одного недалеко от портала встретил. В луже валялся, и разило от него — не сдышать. Думал уже: все, захлебнулся бедняга. Но когда я его за волосы дернул, очнулся и ка-а-ак заорет: сгинь, провались, нечисть проклятая!.. Я его-то и поспрашивал. Мужик, оказывается, по молодости в руки одной из разбойничьих шаек попался. Вроде как выловили его по дороге в город, лошадь увели, старшего брата убили: тот сдаваться не захотел. А с этого хотели выкуп требовать. Но какой выкуп с сироты? Отец-то их помер давно, мать еще раньше сгинула. Парня вроде как зарезать потом хотели, но не успели — на лагерь напали. Мужик говорит, что нечисть. Такие ужасы рассказывал, что я даже не поверил: зомби, умертвия, даже какой-то демон… Говорит, никто не выжил тогда. Он сам под мертвеца забрался и только так спрятался. А из шайки почти в сорок рыл больше половины поубивали на месте, тогда как остальных в лес утащили. Мужик лишь чудом выбрался. Вот такие дела.

Я ненадолго задумалась.

— Что же он потом к страже не обратился?

— Обратился, — с готовностью отозвался Кыш. — Как в Малый Дол добрался — это чуток южнее Большого Холма, — так сразу к начальнику стражи и пошел. Но его самого за разбойника приняли: грязный, побитый, оборванный, с трясущимися руками, едва ноги из города унес. С тех пор вот и скитается по приграничью. Его в Большом Холме за местного дурачка держат. Не обижают, за ворота не гонят, а иногда и подкармливают, чтобы не помер ненароком.

— Какие добрые люди… Больше он тебе ничего не рассказывал?

— Не успел, — с сожалением признался грызун и плюхнулся на подушку. — Но мне показалось, что мужик не врал. Может, и преувеличил малость, но точно не врал. Он меня за галлюцинацию принял. А разве галлюцинации есть смысл врать?

— Действительно, — задумчиво обронила я. — Ладно, давай укладываться, что ли? Завтра, небось, опять поднимут ни свет ни заря, а мне так много еще надо сделать.

— Покараулить, пока ты спишь?

Я кивнула.

— Да, спасибо.

— Тогда спи, — строго велел Кыш. — Я разбужу тебя, когда остальные сядут завтракать. И это, Аль, пожалуйста, будь осторожна. Мне совсем не нравится соседство с пожирателем снов. Если он тебя поранит…

Я только улыбнулась. И, ласково чмокнув заботливого мышонка в нос, забралась под одеяло.

На свою любимую поляну я зашла, если честно, с некоторой опаской. Прошлой ночью, убедившись, что мы с пожирателем нашли общий язык, Красавчик уперся как баран и потребовал немедленно увести потенциально блохастого зверя из его драгоценного сна.

Я увела. И, поскольку деть собаку оказалось некуда, оставила ее здесь. В своем самом сокровенном уголке, куда не пускала никого, кроме тех, кому абсолютно доверяла.

Признаться, ступив на шелковистую траву, я опасалась увидеть там полный разгром. Не успевший полностью восстановиться пес мог сожрать мои цветы, истоптать землю, развалить по бревнышку дом и подгрызть фундамент. Он мог вскипятить мое озеро. А мог и вовсе вытянуть энергию из сна до последней капли, хотя перед уходом я снова накормила своего… ну, теперь уже своего зверя и попросила не безобразничать.

Однако когда я огляделась, то с удивлением обнаружила, что за время моего отсутствия ничего плохого не случилось. Никто не тронул кору на деревьях. В прекрасном лесу не появилось вывороченных с корнями коряг и мусора. Даже светлячки на первый взгляд все были на месте. Не говоря о том, что любовно выстроенный мною дом остался нетронутым, а вода в озере не утратила кристальной чистоты.

Пес лежал на берегу, громадный и пугающе лохматый. Лежал абсолютно неподвижно и лишь осторожно косился на вьющийся над ним рой светлячков, которых неожиданно заинтересовало это большое и опасное существо. Пожиратель снов. Мой самый большой и сильный страх. И вдруг здесь. В сосредоточии моей силы. Молчаливый, смирный и, кажется, снова голодный.

За время, что меня не было, он снова исхудал, словно горящий в нем жар заживо пожирал зверя изнутри. Его морда осунулась, глаза потускнели, на мохнатых боках отчетливо выпирали ребра. Но при виде меня пушистый хвост все равно вяло гульнул из стороны в сторону, а в янтарно-желтых глазах проступило облегчение.

— Ты что, совсем ничего не съел? — растерянно спросила я, подойдя к зверю вплотную и осторожно потрогав черный нос: он снова был сухим и горячим. — Я ведь сказала: тут все съедобное. Почему ты никого не тронул?

Пес поднял лобастую голову и аккуратно лизнул меня в щеку.

Я как стояла, так и села, уставившись на него со смесью недоверия и какой-то несвойственной мне беспомощности. Это что же получается? Я попросила его быть осторожным, и он предпочел вообще ничего не делать, лишь бы мне не навредить? Даже светлячков не съел, чтобы не доставить никому беспокойства?!

— Ох ты ж, горе мое лохматое, — вздохнула я, складывая руки ковшиком и наполняя их силой. — На, пей, а то умрешь от истощения.

Пес обнюхал мое лицо и лишь после этого уткнул морду в ладони, принявшись осторожно лакать живительную влагу. Пил он долго, жадно, но не захлебываясь и не давясь ею, как дикарь. А так, чтобы лишний раз меня не задеть, не толкнуть и не поранить случайно зубами. При этом с каждым глотком в его глазах снова разгорался знакомый огонь, шерсть постепенно приобретала здоровый блеск, а тихое урчание из благодарного мало-помалу становилось сытым.

— Ну вот, — с облегчением сказала я, когда зверь наконец оторвался и с шумом облизнул мокрый нос. — Наелся?

— Ур-р-р, — проурчал пес, а затем прикрыл веки и вдруг без предупреждения устроил голову у меня на коленях. Я сперва вздрогнула от неожиданности, по спине пробежал пугающий холодок, но мимолетный страх быстро прошел. А когда стало понятно, что кусать меня никто не будет и пожиратель просто лег отдохнуть, я совсем успокоилась и все-таки нашла в себе мужество осторожно погладить жесткую гриву.

— Причесать бы тебя…

В моих руках сама собой появилась деревянная расческа с редкими зубьями. Я сперва заколебалась, затем снова засомневалась: как его чесать-то, это чудовище? Вдруг за волос дерну, а он меня потом и сожрет? Но потом все же подумала и спросила:

— Можно?

Пес ненадолго обернулся, внимательно взглянул на мое лицо, после чего снова лизнул в щеку и спокойно улегся, подставляя мохнатый загривок. Только после этого я рискнула запустить в его гриву расческу и принялась аккуратно разбирать образовавшиеся там колтуны.

Сколько мы так сидели на берегу, трудно сказать: во сне все не так, как в обычном мире. Можно было пробыть тут час, а потом обнаружить, что заснул всего на минутку. А иногда все обстояло ровным счетом наоборот. Правда, сегодня мне хотелось, чтобы время ненадолго остановилось. Пес был большим, неухоженным, немножечко диким. Но с каждым движением расчески его роскошная черная шуба становилась все более послушной, а жесткая шерсть потихоньку смягчалась и укладывалась красивыми ровными волнами. А вскоре и вовсе начала тихонько светиться, словно от каждого прикосновения пропитывалась моей силой все больше.