Из всей тирады я поняла лишь одно: слух о том, что этот крылатый помойный кот затребовал себе жену, уже пошел, и пошел далеко. Хорошо хоть, мое имя пока не всплыло.

Молчание было воспринято тенью с энтузиазмом, и он продолжил тоном профессиональной свахи:

— Так что могу поспорить, сегодня ночью институткам в дортуаре будет не до сна: попробуй-ка угадай, кого глава клана горных драконов выбрал себе в невесты из полутора тысяч воспитанниц?

По спине от этих последних слов бестелесного циника пробежал холодок. А что будет, если узнают? На столь нежеланное мною место ведь есть целый ряд претенденток, и они могут быть весьма изобретательны…

За неприятными размышлениями миновала коридор и опомнилась уже у самой двери дортуара. На этот раз решила не выливать на себя все содержимое, а лишь несколько раз нажала на распылитель.

Аромат оказался хоть и иным, но столь же отвратным. Закралось чувство, что Лим специально выбирает столь неприятные запахи.

Моего появления почти никто не заметил. Несколько девиц обернулись, мазнули по мне взглядами и вновь обратились к Карамельке.

А блондинка (пушок волос уже явственно свидетельствовал о цвете шевелюры), собравшая вокруг себя почти всех обитательниц дортуара, о чем-то рассказывала с придыханием. Вслушалась и чуть не прыснула.

Нефилимка заливалась соловьем о том, как Аарон просил ее руки. Остальные институтки молча внимали. Когда она закончила свой рассказ, демонесса, сидевшая до этого момента на своей кровати, лишь ехидно уточнила:

— А твой «жених» тебя без паранджи-то видел?

Судя по азартному блеску в глазах некоторых, демонесса только что подала отличную идею. Я могла поспорить на что угодно, что завтра Карамелька не найдет свою катташи, которая так удачно маскировала ее лысую макушку.

* * *

Утро у меня и кицунэ началось с ненависти. Моей — к корсетам, у оборотницы — к шнуркам. Сил у девушки было как у бодибилдера со стажем, но мои кости утягиваться в эти дамские доспехи девятнадцатого века категорически не желали.

— Выдохни еще, — требовательно приказала рыжая.

— Я и так весь воздух из легких уже выгнала. Там уже одни ребра, — как ни странно, возражать я еще могла.

— Давай, сильнее выдыхай. Да и за спинку кровати держись, а не как в тот раз, когда мы кубарем в стенку полетели, стоило чуть дернуть.

Тень же безмолвно потешался над нами двумя. Ну да, кицунэ стояла, уперев колено мне в копчик, и тянула шнурки корсета на себя, как заправский возница вожжи. А я вцепилась в изголовье кровати кошкой, оседлавшей макушку дерева, на которое сдуру залезла и не знает, как спуститься.

— Все! — Спустя некоторое время облегченно выдохнула оборотница, когда узлы все же были затянуты. — Ты идешь на завтрак?

— Нет.

Мысль о том, что я должна что-то проглотить в этом корсете, вызывала приступ тошноты. Я и дышала-то через раз. Зато институтская форма сидела на мне, как на вешалке. Одевшись и умывшись, я сразу пошла на занятия. Первой парой значилось таинственное соблазнение.

Я опустилась на край черной скамьи, приделанной к пюпитру, за которыми сидели институтки во время занятий. Хотелось опереться на деревянную спинку, но слишком уж прямая, корсетная осанка решила все за меня. Так и осталась сидеть излишне ровно.

Аудитория постепенно заполнялась институтками. Гордыми, надменными, смешливыми и стеснительными, слегка возбужденными и нетерпеливыми. У меня же все эмоции, по ощущениям, утянул в свои жесткие ребра корсет.

Прозвенел звонок, и в класс вошла, как говорят французы, la femme fatale. Эта роковая красавица напомнила мне женщину-сокола, женщину-кобру. Не удивлюсь, если она покоряла мужчин с изяществом умелой укротительницы.

— Доброе утро, мои юные воспитанницы, — поприветствовала она аудиторию, воцаряясь за кафедрой.

— Мое имя Нарин Браскес. Обращаться на «вы» и по имени. На протяжении шести лет я буду преподавать у вас то, что в программе института называют «Соблазнение», — бархатный грудной голос обволакивал, а легкое грассирование придавало звучанию особый шарм.

Преподаватель обвела изучающим взглядом притихших институток. Довольная результатом, Нарин улыбнулась и продолжила:

— Если вы думаете, что на наших занятиях мы будем обсуждать глубину декольте и частоту томных вздохов, то вынуждена вас, юные леди, разочаровать. По окончании института из этих стен должны будут выйти в свет не тургеневские девушки и не ветреные кокотки. Я должна буду сделать из вас умных, цельных женщин.

На это заявление с последней парты кто-то разочарованно протянул:

— Ну вот, а как же роковые красавицы…

В отличие от преподавательницы по основам гегеалогии, Нарин не стала заострять внимание на выкрике, а, иронично изогнув бровь, промолвила:

— Рок равнодушен к судьбам, в том числе и этих самых роковых красавиц. Ваша же задача — стать благородными чародейками, за которых будет, как минимум, не стыдно вашим мужьям, и, как максимум, вы сами сможете приобрести определенный вес в обществе. Все понятно?

Абсолютная тишина была ответом. Не знаю, как остальные, а я прониклась речью этой Маргариты Валуа наших дней.

— Итак, начнем. Кто мне ответит, на что обращает внимание обычный мужчина при встрече с девушкой?

— Лицо.

— Глаза…

— Грудь?

— Одежду!

Институтки осмелели и начали выдвигать свои предположения. Кто робко, кто уверенно.

Когда выкрики стихли, Нарин изящно провела пальцами по краю кафедры, словно смахивая невидимую пыль и уделяя этому процессу все свое внимание, а потом подняла на нас взгляд и промолвила:

— Нет. Неверно. Осознанно или подсознательно, но мужчина обращает внимание на внутренний посыл, который идет от любой женщины. А вот чародею доступна еще и астральная сфера. Поэтому он инстинктивно оценивает еще и уровень магии, и то, насколько редок дар у леди, что перед ним. В этой аудитории я вижу минимум трех девушек, которые могут заинтересовать уже этим своим качеством.

— Это как? — демонесса с соседней парты с недоверием посмотрела на Нарин.

— А вот так, — в тон ответила преподавательница, но потом все же решила пояснить: — Любой маг желает, чтобы его дети были, как минимум, по силе равны ему и унаследовали именно его дар. Если у партнерши способности слабые, то вероятность рождения детей с даром первой или высшей категории значительно ниже. К тому же редкий дар дает высокую долю вероятности, что у наследников появятся именно способности отца, а не матери. Это как у людей: джентльмены предпочитают блондинок. Не осознанно, а подсознательно.

— Потому что ген, отвечающий за блонд, рецессивен и на нем ярче проявляется генофонд отца? — вырвалось у меня помимо воли.