В 1942 году британцы решили изменить тактику. Теперь удары наносились крупными формациями бомбардировщиков (до тысячи машин) по крупным городам. К примеру, в ночь с 30 на 31 мая был разрушен центр Кельна. Это заставило немцев перебросить дополнительные ресурсы на нужды противовоздушной обороны – в частности, серьезно усилить ночную истребительную авиацию. Однако нужно учесть, что страдали от бомбежек в основном не промышленные предприятия (которые и были изначальной целью), а жилые кварталы. В соответствии с возможностями поменялась и концепция: теперь британские генералы во главе с Артуром Харрисом говорили не о разрушении немецкой экономики, а о подрыве духа немецкого населения. «Разрушение и расстройство германской военной, промышленной и экономической системы и подрыв морального духа германского народа до такой степени, когда его способность к вооруженному сопротивлению будет окончательно ослаблена» – так были сформулированы цели войны в воздухе на конференции в Касабланке в январе 1943 года.

Между тем уже в 1942 году в Европу начали прибывать соединения американских тяжелых бомбардировщиков. Янки были полны уверенности в том, что уж они-то сейчас набьют морду немцам, и собирались летать днем. «Летающие крепости» и «Либерейторы» действительно по всем параметрам превосходили британские бомбардировщики. Однако этого было явно недостаточно для того, чтобы добиться победы. В августе 1943 года, совершив налет на шарикоподшипниковые предприятия под Швейнфуртом, американцы осознали это со всей отчетливостью. Из 376 бомбардировщиков, участвовавших в налете, 60 было сбито, а еще 11 пришлось списать после возвращения. Уровень потерь был совершенно неприемлем – особенно учитывая, что сбитый над Германией экипаж в любом случае либо погибал, либо попадал в плен. Это заставило американцев взять паузу и на некоторое время ограничиться ударами по территории оккупированной Франции.

Только в конце 1943 года появились истребители, способные обеспечивать прикрытие бомбардировщиков на всем пути следования. Речь идет о знаменитых «Мустангах». Соответственно, в начале 1944 года англичане и американцы с новыми силами взялись за дело. В конце февраля была произведена серия налетов, известная как «Большая неделя». Противовоздушная оборона Германии уже не могла справиться с отражением вражеских атак. Однако вскоре тяжелые бомбардировщики переключились на подготовку высадки в Нормандии; крупномасштабное воздушное наступление на Германию возобновилось только в сентябре.

Именно в 1944 году удары с воздуха достигли своего пика. За год союзные бомбардировщики обрушили на рейх более 900 тысяч тонн бомб (для сравнения, в 1941 году – 31 тысяча). Война в воздухе была проиграна немцами практически одновременно с открытием Второго фронта в Европе.

Правда, здесь необходимо учесть, что, как и на море, англичанам и американцам приходилось расходовать огромные ресурсы на свое воздушное наступление. Фуллер, в частности, пишет об этом следующее:

«Конечно, психологическое и экономическое воздушное наступление на Германию потребовало мобилизовать на защиту половину германской авиации и заставило использовать около миллиона человек в системе противовоздушной обороны, а следовательно, ослабило Германию в наступательном отношении. Однако Англии это наступление стоило того, что, согласно отчету, она была вынуждена «заставить свое военное производство на 40–50 % работать на одну авиацию». Значит, только 50–60 % приходилось на флот и сухопутные силы. Это подтверждается тем, что 2 марта 1944 г. военный министр Джеймс Григг, представляя парламенту проект бюджета армии, сказал: «Для выполнения плана английских воздушных сил уже занято больше рабочих, чем для выполнения плана вооружения армии, и я беру смелость сказать, что на изготовлении одних только тяжелых бомбардировщиков занято столько же рабочих, сколько на выполнении плана всей армии».

Что ж, настало время подвести итог. Можно ли считать войну на море и в воздухе полноценным Вторым фронтом? Ответ будет, безусловно, отрицательным. Несмотря на то что западные союзники расходовали на ведение этих кампаний огромные ресурсы, им не удалось нанести немцам критического ущерба. Ни война на море, ни война в воздухе не имели самостоятельного значения. Они, в лучшем случае, могли создать некоторые условия, облегчающие ведение войны на суше. Сухопутные войска, являвшиеся на протяжении всей войны главной составляющей вермахта, никак не были затронуты морской и воздушной войной. Необходимость выпускать самолеты и подводные лодки, конечно, отвлекала ресурсы от обеспечения пехотных и танковых дивизий – однако основная масса вооружений по-прежнему направлялась на советско-германский фронт.

Второй фронт в Европе, настоящий Второй фронт, а не его суррогаты, был открыт только в июне 1944 года. В то время этого не отрицали ни Черчилль, ни Рузвельт. До июня 1944 года Красная Армия не просто несла на себе основную тяжесть борьбы с Германией – она, по большому счету, сражалась едва ли не в одиночку.

«Выводы неутешительны для Запада. Представляется, что русские действительно могли выиграть эту войну самостоятельно или по меньшей мере остановить немцев без всякой помощи со стороны Запада. То облегчение, которое давало русским наше участие – отвлечение нескольких германских частей и оказание материальной помощи, – было второстепенным, но не решающим. То есть оно влияло на длительность, но не на исход борьбы. Верно, что после высадки союзников в Нормандии отвлечение германских резервов приняло критические масштабы. Но угроза и в гораздо меньшей степени сама реальность «второго фронта» стала фактором уже после того, как на Востоке миновал настоящий кризис».

Так пишет в предисловии к своей книге «План Барбаросса» известный американский историк Алан Кларк. Казалось бы, после этих слов дискуссию можно закрыть. А как же иначе, если исследователь с «той стороны» признает решающий вклад Советского Союза в победу над нацизмом?

Не будем спешить. В нашей стране мнение зарубежного историка часто считается истиной в последней инстанции – особенно если он согласен с «нашей» точкой зрения. Более того, нередко голос одного исследователя выдается за мнение всех ученых в целом. На самом деле историков много, и они придерживаются разных точек зрения. При желании среди американских ученых (а также немецких, французских и даже пресловутых британских) можно обнаружить сторонников любой точки зрения – от отчетливо просоветской до радикально антисоветской. Поэтому мнение одного исследователя, пусть даже известного и уважаемого, окончательным аргументом быть не может.

Кого же тогда послушать? Может быть, современников событий, западных политических и военных деятелей, которые непосредственно наблюдали и оценивали вклад Советского Союза в Победу?

«Я согласен с президентом в отношении первостепенного значения русского фронта. Он жизненно важен, и не следует щадить усилий, чтобы оказать русским максимальную помощь», – сказал знаменитый американский военачальник Дуглас Макартур в ноябре 1942 года. «Русская армия и русский народ в своей продолжающейся борьбе против нацистских захватчиков несут основное бремя сосредоточенных сил нацистского давления, и несравненный героизм русской армии и русского народа служит символом решимости и неослабной воли», – говорил тогда же сам Франклин Делано Рузвельт.