* * *

Той ночью Каролине не спалось. С улицы доносилось завывание ветра, по оконному стеклу царапала ветка дерева. Она попробовала читать, но это оказалось не то же самое, что чтение Томаса. Глаза быстро устали и закрылись, и ее вновь одолели противоречивые чувства: что важнее – желание помочь дочери или долг перед обществом.

Являясь высшим авторитетом в кругу светской элиты, к своим обязанностям Каролина относилась весьма серьезно. Никербокеры взирали на нее как на стража их традиций и ценностей. Мать, знала Каролина, никогда не простила бы ее за то, что она поддалась давлению. Разве могла она допустить в светское общество Вандербильтов? Особенно после того, как Альва наговорила про нее столько гадостей? Зная, что Альва метит на ее место?

В час ночи Каролина встала с постели и потихоньку спустилась на первый этаж. Это время лунного света и игра теней на стенах дома теперь уже были ей до боли знакомы. Она вошла в библиотеку, и, разумеется, там сидел Томас. Словно ее ждал. Он убрал ноги с оттоманки, и она увидела, что на коленях у него лежит «Грозовой перевал».

– Теплого молока? – спросил он.

Она кивнула.

Томас ушел на кухню, а она переставила на полке антикварные фигурки, поместив бронзового Геркулеса справа от Александра Македонского, но потом заменила его статуэткой льва из 14-каратного золота. Лучше, на ее взгляд, не стало, и она вернула фигурки на прежние места. Никогда еще Каролина не была в столь сильном затруднении. Уорд пытался убедить ее, что единственный выход – это нанести визит Альве, но она и слышать об этом не хотела.

Томас принес кувшин горячего молока. Каролина закрыла шкафчик с фигурками и села, приглашая его составить ей компанию.

– Родительские обязанности, – со вздохом промолвила она, – это не для слабых сердцем, правда?

– Пожалуй.

– Расскажите о своих дочерях.

– Они уже взрослые, – ответил Хейд. Поставив изящную чашку на блюдце, он налил в нее дымящееся молоко, на вид жирное, как сливки. – Их мама умерла, когда они были совсем маленькими.

– И вы больше не женились? – Вопрос Каролины удивил их обоих, ведь вообще-то любопытство не было ей свойственно.

– Мы втроем прекрасно справлялись без посторонней помощи, – отвечал Томас, подавая ей чашку теплого молока. – Я научился заплетать им косы, мы часто устраивали чаепития. – Он печально улыбнулся.

– Уверена, вы были чудесным отцом. Совершенно не могу представить, чтобы Уильям так возился с детьми. А вы?

– Хм, а зачем ему это? У него же были вы. – Томас подался вперед и, все еще улыбаясь, сказал: – Я видел, как вы общаетесь с мисс Кэрри, да и со всеми детьми. Осмелюсь заметить, – он прижал ладонь к сердцу, – я в жизни не видел столь преданной матери. Не знаю ни одну женщину, которая так сильно любила бы своих детей.

Каролина отставила в сторону свою чашку. Она была тронута, даже, пожалуй, смущена его комплиментом.

– О Томас, – произнесла она, меняя тему разговора, – что же я буду делать, если вы вдруг избавитесь от бессонницы и станете спать по восемь часов?

– Маловероятно, что такое когда-либо произойдет, миссис Астор. – Он тепло улыбнулся ей.

– Но вдруг…

– Я никогда вас не покину. – Голос его полнился нежностью, так что у Каролины защемило сердце.

Несколько мгновений Томас пристально смотрел ей в глаза. Выражение его лица совершенно изменилось, и Каролина почувствовала, что границы их общения достигли допустимых пределов. Все правила, регулировавшие их мир, утратили четкость. Это мгновение, хоть и не овеянное аурой романтики, было глубоко сокровенным.

Сказавшись уставшей, Каролина поднялась к себе в комнату и впервые за несколько недель весь остаток ночи крепко спала.

* * *

На следующий день Каролина вызвала кучера и велела ему запрячь пару жеребцов кентуккийской породы в новый экипаж с откидным верхом. Карета с гравировкой золотом снаружи и лиловой отделкой внутри, которую везла пара стройных вороных жеребцов, выделялась своим великолепием, ее все узнавали. Когда они остановились на углу Пятьдесят второй улицы и Пятой авеню, сразу стало ясно, кто прибыл в Petit Chateau.

Выглянув в окно кареты, Каролина увидела, что особняк даже больше и величественнее, чем она себе представляла. Белый фасад – точно как в Париже. Много лет назад старый Нью-Йорк счел бы такой стиль уродством, но время и вкусы изменились, и Каролина осознала, что ее особняк из бурого песчаника безнадежно устарел.

Она протянула кучеру свою визитную карточку, на которой изящным готическим шрифтом была выгравирована только ее фамилия – Миссис Астор. Каролина смотрела, как он вошел в пышные ворота, потянул шнурок от звонка. Она стала думать, что скажет Альве. Наконец появился дворецкий, облаченный в красивую ливрею, великолепней которой ей видеть не доводилось. Он протянул серебряный поднос, и кучер положил на него визитную карточку. Дворецкий поклонился и снова ушел, закрыв за собой дверь.

Каролина ждала. Легкий ветерок доносил до нее конский запах. Жеребцы били копытами, фыркали, позвякивая упряжью. Снова вышел дворецкий Вандербильтов. Она увидела, что ее кучер едва заметно кивнул и возвратился к экипажу.

– К сожалению, в данный момент миссис Вандербильт занята, – сообщил он.

Каролина была поражена. У нее и мысли не возникало, что Альва может ее не принять. Лицо опалил жар. Хорошо хоть у кучера хватило ума не задерживаться возле нее. Он тотчас же взобрался на козлы, и экипаж тронулся с места. Смысл происшедшего не укладывался в голове. Она только что формально признала влияние Вандербильтов, открыв им доступ в светское общество. А взамен ничего не получила. Кэрри по-прежнему не имела приглашения на бал, а сама она существенно подорвала свое положение.

К тому времени, когда Каролина вернулась домой, она была в полном отчаянии. Внешне вроде бы ничего не изменилось, но она чувствовала, что весь ее мир летит кувырком. Она ненавидела перемены и отсутствие предсказуемости. Ее это нервировало и раздражало, и чтобы успокоиться, ей требовалось привести что-нибудь в порядок. Она начала с библиотеки, велев лакеям расставить книги по высоте.

Сама она стояла в центре комнаты, среди стопок книг, выложенных на пол, буфет и приставные столики. Закончив уборку в библиотеке, перешла в художественную галерею, которая служила и бальный залом. Остановившись у камина, рядом с любимыми позолоченными канделябрами – двумя великолепными произведениями искусства, которые Уильям преподнес ей в день свадьбы, – Каролина внимательно осматривала зал. Все картины, решила она, нужно расположить по авторам: сначала полотна Жана Коро Монте, затем – произведения Фердинанда Ройбе; на южной стене – Ван Марке рядом с работами Жюля Лефевра, и так далее. Этим она занималась до поздней ночи, пока все сто картин не висели так, как она задумала. Слуги с ног валились от усталости, да и она сама тоже. В два часа ночи Каролина наконец угомонилась и села отдохнуть. Она пила чай, а Томас читал ей по-французски новые главы из романа Мопассана «Жизнь».

На следующий день дворецкий тихо постучал в дверь ее спальни.

– Миссис Астор, прошу прощения, только что доставили письмо. – Он протянул ей конверт цвета слоновой кости. – Я подумал, возможно, вы пожелаете вручить его мисс Кэрри лично.

Конечно, это было приглашение. На конверте красивым каллиграфическим почерком было