здоровенный битюг с узеньким лбом и тупым выражением лица, нагло, при всех, не дает ей выйти из воды на берег… Они с пижоном, захлебываясь от нехватки воздуха, отчаянно барахтаются в воде, то появляясь, то исчезая над поверхностью реки, и… ее испуганные, большие, прекрасные глаза… Она в день свадьбы — вся в белом, воздушная и неземная, и ее виноватая улыбка — они забыли дома ее сумочку с паспортами… Она в больнице; он чуть не свихнулся тогда в дороге, когда задерживали рейс в Хабаровске, ворвался к начальнику аэропорта и крикнул в безумном отчаянии: «Если вы сию же минуту не отправите меня в Москву, то я за себя не ручаюсь!» У начальника, помнится, были удивленные усталые глаза. Он даже не испугался. Видно, привык к угрозам…

Пот застилал ему глаза, грязь на ощупь уже не казалась холодной и мерзкой, а была мягкой и теплой, как вода в серных источниках на острове Кунашир. Ему вдруг показалось, что грейдер увеличился в размерах. Он напряг зрение. Грейдер попал ножом в расселину скалы и беспомощно дергался в этой западне, натужно завывая обессиленным движком. Мстительная мысль о неотвратимости возмездия мелькнула в воспаленном мозгу Логунова. Собрав все силы, он пополз: их разделяло меньше пятидесяти метров…

Его заметили, подобрали, понесли к машине два парня, один постарше, другой — совсем пацан, усадили в кабину, и он потерял сознание.

Очнулся он уже в поселковой больнице: белые стены, белая койка, белый стол, белая тумбочка, люди тоже в белом. В одном из них, большом и неуклюжем, он узнал главврача больницы Валеру Заварушкина, местную знаменитость, крестного всех курильских детей и врачевателя всех аппендиксов и язв на их славном острове. Валера, обращаясь к нему, что-то говорит, но он не слышит. Тогда Заварушкин склоняется и самому лицу и чуть ли не кричит:

— Старик, у тебя натуральная прободная язва! Надо резать.

— А может, не надо? — Борис все еще надеялся на лучшее и, главное, на то, что Заварушкин все-таки отпустит его в Малый к приходу «Орлеца».

— Надо! — твердо сказал Валера. — Иначе через два часа помрешь.

— Тогда режь, — ответил Борис, внутренне удивляясь своей готовности лечь под нож.

— Ну и славно, — улыбнулся Валера. — Потерпи еще минут тридцать. Я схожу пообедать. — Заварушкин подмигнул: — Между нами, девочками, старик, не могу оперировать на голодный желудок. Привычка.

Борис молча кивнул. Посмотрел на широкую спину Заварушкина в тесном дверном проеме и ощутил вдруг непоколебимую уверенность за исход операции. За этой спиной, видно, многие чувствовали себя уверенней. «Валера свой человек. Такой не зарежет…»

Операция продолжалась четыре часа сорок минут. Заварушкин успел проголодаться, забыть про голод, когда у больного резко упал пульс, и снова проголодаться. Перед операцией, когда дали наркоз, Заварушкин сказал:

— Думай о чем-нибудь приятном, старик.

Логунову захотелось спросить: «Неужели так плохи мои дела?» — но он промолчал и начал вспоминать подробности последнего приезда Татьяны.

Это было почти год назад. Он встречал ее в Южно-Курильском аэропорту — идеальная площадка на высоте восьмисот метров, почти по соседству с кратером вулкана, — и ему повезло, что вышло именно так: он кстати оказался здесь по служебным делам, и погода была летная, и даже машина попутная подвернулась до самого пирса.

Она показалась на трапе, такая шикарная и ослепительная до умопомрачения, — его жена, «лучшая из женщин». В тот день все удивительно гармонировало: и нежная голубизна неба, и строгие ажурные контуры вулканов, и удивительный контраст Тихоокеанского и Охотского побережий, которые одинаково хорошо просматривались с этого уютного вулканического аэродрома. Татьяна улыбнулась и помахала ему рукой. Накануне этой поездки она вернулась из Парижа, и это было заметно, он едва узнал ее. Девушка-картинка, сошедшая с модной рекламы. Лучший образец из французского журнала «Эль»… То было чудесное время! Месяц пролетел как один счастливый день.

Незадолго до ее отъезда они пошли на стрельбище, она сама попросила об этом. Это было уже на их маленьком острове, в поселке Заводском. Она была страшная трусиха, дрожала даже от дальнего выстрела, а тут сама настояла. Вид у нее был серьезный и решительный. Она попросила его поставить мишень как всем, не ближе и не дальше, взяла у него из рук автомат, попросила показать, как это делается, легла на бруствер окопа, прицелилась и, закрыв глаза, выстрелила. А потом побелела от страха. Он смотрел на нее с улыбкой. «Зачем это тебе надо? Я тебя люблю такой, какая ты есть. Трусихой. Слабенькой. Обидчивой». — «Я хотела доказать, как я тебя люблю и что моя любовь к тебе сильнее всего, сильнее страха. Да, без тебя я такая, какой ты меня знаешь, а с тобой я ничего и никого не боюсь. И я хочу, чтобы ты это знал и никогда ни в чем не сомневался. Ты для меня все, без тебя мне не жить…»

В тот же день они были на мысе Край Света. Там стоит маяк и живут три семьи: метеорологи и смотритель маяка с женой. Их радушно приняли: Борис был знаком со смотрителем и как-то перевел ему японские лоции. Жена смотрителя, милая добрая старушка, пока мужчины были заняты своими разговорами, тихонько кинула Татьяне на картах. Борис украдкой наблюдал за ними и слышал, как старушка сказала Тане:

— Девочка моя милая, будете вы счастливы со своим Борей, и ребеночек у вас будет. Скоро будет…

Очнулся Борис уже в палате. Тела своего он не чувствовал. Попытался пошевелить сначала рукой, потом ногой. Было ощущение невероятной тяжести, и побаливала голова. Рядом с кроватью стояла капельница, и от нее к его руке был подведен резиновый шланг. Только он успел прийти в себя, в палате появился Валера. Он сразу заполнил собой всю комнату и громко заговорил, как будто перед ним лежал не тяжелый больной, а друг-приятель в поселковом общежитии.

— Ну, старик, и нагнал ты на меня страху, ей-богу! — гудел Заварушкин. — Был момент: вырубился ты окончательно. Пришлось проколоть твое любвеобильное сердце. Но ты не огорчайся. Твое сердце и таким будут любить, поверь на слово старому холостяку. Вот телеграмма. Читай! — Валера, как фокусник, извлек из-под халата почтовый бланк.

Борис прочел: «Дали погоду тчк Бегу на посадку тчк Целую целую целую…»

2

Радиограмма

«Борт ПСКР — погранотряд. 00 часов 10 минут. Следую в бухту Заводская с задержанной шхуной «Дзуйсё-мару-18». Обеспечьте быстрый прием шхуны и команды.

К о в а л е в».

Комариный писк зуммера поднял Земцева с постели. Было три часа ночи. Точнее, три часа семь минут. Старший лейтенант Земцев по