Судя по фотографиям конца XIX века, в молодости Леош Яначек был хорош собой, но авторы памятника этому композитору выбрали иной образ: чудаковатый старик в пальто откинул руку так, словно внимательно слушает музыку, пробуя ее на ощупь трепетными пальцами. С нужным пиететом к памяти Яначека относится еще один культовый персонаж крепких моравских корней: Милан Кундера посвятил своему любимому композитору венок из трех элегантных текстов, собранных под одну обложку. По обыкновению, и в этой тонкой книжке Кундера воюет: против оценок Яначека как «всего лишь любопытного композитора из какого-то экзотического уголка Европы» в пользу его признания творцом современной культуры, в одном ряду с Флобером и Хемингуэем. Тут вот что нужно понимать: до того как эмигрировать из Праги в Ренн, Кундера уехал из родного Брно покорять Прагу. Его отец, известный в Чехословакии музыковед, был учеником Яначека, и в юности Кундера серьезно осваивал клавир. Это отразилось на его литературном творчестве, в котором сильны межпредметные связи. Целые главы романа «Шутка», например, посвящены моравскому музыкальному фольклору.

В Брно не заскучают любители религиозно-потустороннего туризма. В крипте собора Святого Иакова расположен один из самых больших в Европе оссуариев, в этой костнице покоятся останки почти 50 тысяч человек: под землю перенесли когда-то окрестное кладбище, потом о нем надолго забыли, но вот обнаружили при реставрационных работах и быстренько превратили в морбидный склад. Каждый спускающийся в это царство мертвых эффективно прочистит себе голову от будничных хлопот: встреча с вечностью напоминает о бренности бытия. Аккуратно сложенные в пирамиды и штабеля черепа тускло мерцают в свете неоновых ламп; что ждет нас впереди, в бесконечности будущего?

По силе художественного воздействия эта крипта, пожалуй, уступит другому известному костехранилищу, оссуарию в районе среднечешского города Кутна-Гора под названием Седлец, где в начале XII века был основан монастырь цистерцианского ордена. Интерьер седлецкого храма Всех святых целиком и с большой изобретательностью выполнен из человеческих останков, для оформления этой церкви использовали 40 тысяч отбеленных хлорной известью скелетов. Да-а-а, впечатляет мощный канделябр, собранный из всех костей людского тела (у каждого из нас их 206 или 208), впечатляет фамильный герб княжеского рода Шварценбергов из берцовых и тазовых, впечатляет доверху наполненная детскими черепами чаша, смонтированная из лопаток и ключиц, впечатляют развешанные под мрачными сводами морбидные гирлянды. В 1870 году остроумные князья Ш. наняли местного резчика по дереву Франтишека (Франца) Ринта, чтобы он привел в порядок груды скопившихся в храме и переполнивших местное кладбище останков. Ринт старательно их упорядочил, в том числе сложив во всех четырех храмовых приделах пятиметровые колоколообразные смертельные пирамиды, а в завершение работы расписался на стене мелкими косточками, грудными позвонками и фалангами.

В храме Всех Святых в Кутна-Горе хранятся останки почти 40 тысяч человек

Для оформления крипты храма Франтишек Ринт использовал все без исключения кости человеческого организма

Устройство открытых захоронений — известная забава суеверных и богобоязненных. Мне доводилось бывать в катакомбах Киево-Печерской лавры и в подземелье монастыря капуцинов в Палермо, рассматривать собрание празднично наряженных мумий в доминиканской церкви городка Вац в Венгрии, да и в очереди в мавзолей В. И. Ленина постоять, даром что там хранится только один экспонат. Эти артефакты собраны с единственной целью, они назначены выяснять отношения жизни со смертью, которые нас пугают, но для людей прежних веков выстраивались понятнее и привычнее. В контексте этой книги замечу вот что: понятие времени — хоть чешского, хоть моравского, хоть какого всемирного — в таких местах отсутствует, потому что время приобретает здесь свойство не иметь никакого значения.

В Брно в этом можно убедиться даже дважды, поскольку в центре города есть еще одно подземное кладбище, в церкви Воздвижения Креста Господня при монастыре капуцинов. Храм, как и все прочее у ордена меньших братьев, построен в аскетичном «стиле простоты», с бледной мозаикой, на которой изображен проповедующий птицам святой Франциск. Но захоронение в крипте не для простых смертных, а виповское, здесь мумифицировали исключительно тела монахов и покровителей братства. Среди двух сотен праведников нашлось место для одного грешника — барона Франца фон дер Тренка, офицера российской и австрийской императорских армий, бретера и авантюриста, окончившего жизнь под арестом в брюннской крепости Шпильберк. Этот барон, сын прусского офицера, известен тем, что дрался на дуэли 102 раза, за служебные проступки, жульничество и жестокость к солдатам дважды был приговорен к смерти, но оба раза его помиловали. В 1740-е годы фон Тренк получил от императрицы Марии Терезии разрешение экипировать за свой счет иррегулярный пехотный корпус (пандурский полк), который сам же и возглавил. Пандуры успешно участвовали в разных европейских войнах, действовали в летучей партизанской манере, а командир подавал им пример: никогда не отступал, никого не жалел, получил в боях и драках 14 ранений. Я про фон Тренка узнал давно, еще когда в 1990-е годы жил в Загребе: барон, имевший поместья к югу от Дуная, в Славонии, слывет хорватским культурным героем, примерно как поручик Ржевский в России. В Чехии этот Франц фон известен меньше, виньяк «Барон Тренк» в бутылках с пробкой в форме головного убора пандуров в Брно не купишь, а ведь именно здесь этот рубака и забияка провел три своих последних сумрачных года, коротая их за сочинением мемуаров, игрой на скрипке и молитвами о прощении в храме Воздвижения Креста Господня.

Шпильберк, в каземате которого томился прусско-австрийский полковник, свою золотую юность прожил во времена маркграфов из рода Люксембургов, именно из этой крепости они руководили Моравией. Но куда более широко Шпильберк прославился как место заточения политических заключенных — прославился так, что удостоился эпитета «тюрьма народов» (völkerkerker), который в отечественной публицистике ошибочно применяют в отношении царской России. В Шпильберке кроме лояльного идее монархии и потому пользовавшегося льготным режимом фон Тренка содержали французских революционеров, «венгерских якобинцев», карбонариев и активистов «Молодой Италии», участников антиавстрийского восстания в Кракове и других бунтовщиков против власти Габсбургов. Все они вынуждены были выполнять в заключении «общественные работы», например щипать корпию — нитки из ветхого полотна, использовавшиеся в старину вместо ваты, или вязать чулки.

Подробности тюремного быта Шпильберка описал в модной в свое время тираноборческой книге «Мои темницы» (1832) писатель-итальянец Сильвио Пеллико, просидевший под императорским засовом восемь лет. Теперь брненская крепость сохранила разве что толику тюремной мрачности. Она окружена прекрасным парком, дорожки присыпаны гравием, а в ветвях могучих дубов и кленов щебечут все те же беззаботные моравские воробьи, прилетевшие с площади Свободы. Из-под бастионов открывается прекрасный вид на самое высокое здание Чехии (Брно в кои-то веки смог перещеголять Прагу) — бело-оранжевый 111-метровый небоскреб AZ Tower.