Габи глядела на себя в зеркало, прикусив нижнюю губу. Какой кукольный вид, подумала она, хрупкий… и сексуальный! Только сейчас она поняла, почему восемнадцатый век называют эпохой чувственности.

Криссет тоже оценила Габи и ее наряд.

— Эй, да ты красотка, Габриэль. Здорово же ты изменилась по сравнению с той испуганной малышкой, которой впервые переступила порог редакции.

Габи испугалась. В глубине ее сознания эти слова отозвались каким-то странным аккордом, обострив ощущение, которое она так желала забыть.

— Не так уж я изменилась.

— Мне ли не заметить. Я думаю, помолвка сильно повлияла на тебя, подруга. — Криссет скользнула оценивающим взглядом по фигуре Габи. — Раньше ты выглядела как нетронутая девушка, если ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду. Ох, прекрати, — сказала она, увидев, что лицо Габи становится розовым, — в наше время никто уже не краснеет. Это, так сказать, пережиток прошлого. Ну как, ты была с ним?

Габи продолжала смущенно глядеть в зеркало. Нет, это не ее отражение. Она не была сексуальным восхитительным созданием. Все дело только в костюме, иначе нельзя объяснить.

— Я не хочу досадить тебе, милая, — поспешно продолжала Криссет. — Не пойми меня превратно. Наоборот, я счастлива за тебя. Ничего не имею против, если тебе нравится Додд Брикел Третий.

Габи нахмурилась.

— В таких костюмах мы запаримся, — сказала она, меняя тему разговора. — К тому же вряд ли мы плодотворно проведем там время! Какие новости моды на костюмированном балу? Разве что, кто потратил самую круглую сумму на самый нелепый наряд.

Криссет пожала плечами.

— К платью прилагается огромный парик с цветочками и бусинками.

— Ну уж нет! — воскликнула Габи, отворачиваясь. — В парике меня хватит солнечный удар.

Криссет сняла шляпу и провела рукой по волосам.

— Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, — внезапно заявила она, — когда предоставляешь Дэвиду жилье в своем доме.

Габи не смотрела в ее сторону.

— Мне нужно, чтобы ночью кто-нибудь был поблизости. Вот и все.

На этот раз нахмурилась Криссет.

— Габриэль, Дэвид не удержится и на своей нынешней работе. Федералы знают все места в Южной Флориде, где используют чернорабочих. Вот увидишь, они устроят облаву в Халландейле и сцапают его прямо в мусороуборочной машине.

Габи вылезла из придворного костюма и натянула через голову свое платье.

— Надеюсь, обойдется. Дэвид заслуживает передышки. Скажи, почему островитяне по-прежнему рвутся в Майами, если здесь так трудно получить работу?

— Потому что работу можно все-таки найти, — отрезала Криссет. — Знаешь, почему в южной Флориде столько гаитян? Разумеется, не только потому, что им нравится местный климат. Жителям Гаити удается добраться до Бель-Глейда и получить работу на сборе сахарного тростника. Американцев не заставишь гнуть спину, зато гаитяне прекрасно справляются с этим. В районе озера Окичоби вокруг местного сахарного завода вырос целый город с гаитянским населением. — Криссет повернулась к зеркалу, любуясь своими джинсами и просторной кофточкой на бретельках от «Рив Гош». — Иммиграционные службы ничего не предпринимают против сахарных компаний. Они накрывают только нелегалов. Та же история с мексиканскими приезжими рабочими.

— Ты же не думаешь, что Дэвид подвергается опасности, находясь в моем доме? — встревожилась Габи.

— Не только Дэвид. Если федералы подловят его, они могут обвинить тебя в укрывательстве иностранца, незаконно проникшего в страну. Ты вообще задумывалась об этом?

Габи всегда считала, что на работе Дэвид подвергает себя страшной опасности. Теперь она долгое время взвешивала все «за» и «против».

— Я все-таки должна рискнуть, — тихо произнесла она. — Мне он действительно нужен, Крис-сет. Все так заросло травой, что я вынуждена продираться к входной двери.

Криссет оставалась серьезной.

— Это дом с привидениями, Габриэль.

— Криссет, я всегда жила там. Это мой дом.

— Ладно, путь будет по-твоему, — решила Криссет. — Только не забудь, что я предупреждала тебя. Не знаю, каким он был в прежние времена, но теперь от него веет жутью.

Подъезжая к дому, Габи вспомнила слова Криссет. «Дом с привидениями». Нет, это определение не вязалось с ее родным домом. Габи с любовью посмотрела на мавританскую башню, оштукатуренный фасад, увитый бугенвиллеей, густые заросли гибискуса, почти полностью скрывающие входную дверь. Здесь она всегда чувствовала себя в безопасности. Иначе и быть не могло.

Грозовые тучи нависли над пригородами Майами еще перед отъездом Габи из редакции. Неудивительно, что на всем Палм-Айленде выключили свет. Дом встретил ее напряженной тишиной. Она открыла несколько окон, затем пошла на кухню, чтобы сделать себе бутерброд с копченой колбасой, которую ей удалось найти на темной полке уже теплого холодильника. Перекусив при свечах, она отправилась наверх в свою спальню.

Грозы и перебои с электроснабжением не редкость в южной Флориде; радио у кровати Габи работало на батарейках. Жизнь становится веселей, если имеешь возможность прикупить к тому же и телевизор на батарейках, думала Габи, устраиваясь поудобнее среди подушек. Но это уже роскошь. Она включила радио, и голос Хулио Иглесиаса, исполняющего испанскую версию «Леди Лунного Света», заполнил комнату.

Габи со сдавленным возгласом выключила приемник.

Долгое время она лежала в темноте, отгоняя прочь мысли о Хулио Иглесиасе и обо всем латиноамериканском. Она вспомнила о проблемах, связанных с работой в кринолине на предстоящем вискайском празднестве. Затем ее мысли переключились на Дэвида Фотергила. В итоге Габи стала размышлять о замечании Додда насчет дезинфекции помещений. Если в доме чем-то и пахло, то плесенью и накопившейся пылью. Она боялась возвращения тех странных ароматов, которые, казалось, прилипли к дому после ночи сантерии, когда вместе с ней остались Дэвид и Криссет.

Постепенно Габи задремала, убаюканная звуком дождя, стучавшего в оконное стекло.

И вдруг… Неужели снова?

Тяжелый колотящий звук, точно барабанный бой или пульсация человеческого сердца, ознаменовал собой начало ее ночного кошмара. Габи застонала и беспокойно заворочалась с боку на бок, пытаясь избавиться от наваждения, но тщетно. С громким ревом, разорвавшим тонкую ткань сновидения, сквозь разверзшуюся темноту хлынул огненный поток. Чей-то голос выкрикнул ее имя.

Пригвожденная к постели, опутанная оковами ночного кошмара, Габи силилась и не могла ответить. Она чувствовала ужас и страшную опасность. Кто-то нуждался в ее помощи.

Габи увидела, как черное, словно ночь, море расступилось под стремительным напором ревущей звуковой волны, рвущей в клочья воздух. По краям огромной котловины пенились и отступали океанские воды. Нечеловеческий рев, надрывный и обладающий неимоверной силой, проходил сквозь плоть, добираясь до костного мозга.