– Вот именно, – закричали отступницы. – Сами будем решать, наступать нам или нет.

– Тогда вот что, – сказала я с презрением. – Вы недостойны той формы, которую надели. Эта форма для тех, кто готов на благородное самопожертвование, – для истинных патриотов, чистых душой, честных и верных долгу. Вы же позорите эту форму. Сдайте ее и убирайтесь.

Мой приказ был встречен взрывом негодования.

– Нас большинство! Мы отказываемся подчиняться вашим приказам! Не признаем больше вашу власть! Мы выберем нового начальника!

Я была больно уязвлена, но постаралась сохранить самообладание. Решила обратиться к ним по-иному:

– Никакого нового начальника вы выбирать не будете. Если хотите уходить – уходите без шума. Не теряйте женского достоинства, не поднимайте скандала. Если все это получит широкую огласку, над нами будут смеяться. Мужики скажут, что бабы не способны заниматься серьезным делом, не знают, как правильно его вести, и что от них одна только склока. Мы станем притчей во языцех, и это будет позором для всех нас, женщин.

– Но почему вы так жестоки с нами, так непреклонны? – снова начали спорить отступницы. – Почему держите нас, как в тюрьме, не даете отпусков, не разрешаете гулять, всегда кричите и гоняете своими приказами? Вы же превращаете нас в рабынь.

– Я говорила вам с самого начала, что буду строга, буду кричать и наказывать. Что же до того, что не разрешаю вам выходить из расположения части, то вы знаете: я делаю это потому, что не уверена в вашем поведении. Я хотела, чтобы этот дом стал священным местом. Я молилась Богу, чтобы Он даровал нам всем Свое целомудрие. Я желала, чтобы вы пошли на фронт, как святые, надеясь на то, что вражеская пуля обойдет вас стороной.

Всю ночь в казармах шел жаркий спор. Я удалилась к себе, дав указания офицерам предоставить бунтовщицам возможность действовать по их собственной воле и даже позволить им покинуть батальон в военной форме. Я была близка к отчаянию, когда думала о таком печальном обороте дела – позорном поступке этих девчонок, которые клялись быть верными идее, а потом отказались от защиты того знамени, которое сами подняли.

Утром мне доложили, что отступницы направили делегацию ходоков к генералу Половцеву, командующему военным округом, с жалобой на меня и что они все ушли, не сдав форму. В тот же день я была вызвана к генералу Половцеву, чтобы доложить обо всем, что произошло. Генерал посоветовал мне согласиться с частью требований бунтовщиц и помириться с ними.

– По всей армии и сейчас действуют солдатские комитеты. Не можете же вы одна не подчиняться новому порядку. Пусть ваши девушки организуют комитет, чтобы избежать скандала и спасти большое и важное дело…

Генерал Половцев пытался уговорить меня. Но я стояла на своем. Тогда он рассказал мне, что солдаты 1-й и 10-й армий, прослышав о нас, купили нам в дар две серебряные иконы в золотых окладах – Божьей Матери и Георгия Победоносца. Кроме того, они заказали два штандарта и велели вышить на них золотыми нитями эмблемы и надпись в нашу честь. А Керенский решил устроить торжества в связи с отправкой батальона на фронт. Ознакомившись с моим послужным списком, он решил купить золотой крест, чтобы преподнести его мне.

– Ну и что, отменять это торжество, если вы не усмирите ваших девиц? – спросил генерал.

Конечно, лестно было услышать рассказ Половцева, но я полагала, что прежде всего нужно думать о деле и долге. И я не собиралась отступать, несмотря на обещанные почести и заверения генерала, что женщины батальона попросят у меня прощения, если я разрешу им создать комитет.

– Я ни за что не стану держать бунтовщиц в батальоне. Однажды предав меня, они предадут и в другой раз. Поэтому я всегда буду считать их врагами нашего дела. Они высосут из меня здесь все силы и опозорят на фронте. Задача создания батальона состояла в том, чтобы показать пример деморализованной армии. Как только у них появится комитет – все пропало. С батальоном будет то же, что произошло с армией. Развал армии – достаточная причина для того, чтобы решительно отказаться от новой системы комитетов.

Таковы были мои доводы.

– Да, я согласен с вами, что комитеты – наше проклятие, – признался генерал. – Но что поделаешь?

– Могу сказать только одно, – категорически заявила я, – в моем батальоне никаких комитетов не будет.

Генерал вскочил и, стукнув кулаком по столу, прогремел:

– Я приказываю вам создать комитет!

Я тоже вскочила и, тоже грохнув по столу кулаком, громко повторила:

– А я не буду выполнять ваш приказ! Я взялась за эту работу при условии, что мне позволят руководить батальоном так, как сочту нужным, и без всяких комитетов.

– Тогда мне ничего больше не остается, как распустить ваш батальон! – объявил генерал Половцев.

– Коли угодно – хоть сию минуту! – отпарировала я и поехала в институт.

Зная, что бунтовщицы получили от генерала распоряжение вернуться, я поставила у ворот караул из десяти вооруженных солдат и приказала никого не впускать в расположение части, а в случае тревоги – стрелять. Многие бунтовщицы пришли обратно, но, завидев винтовки, ретировались. И опять направились к Половцеву, но на сей раз генерал ничем не мог им помочь. Он доложил обо всем Керенскому, рекомендовав ему принять какие-то меры, чтобы обуздать меня.

Я приступила к переформированию батальона. От него осталось всего три сотни человек, но это были самые верные и надежные женщины. Меня не смущало такое сокращение численности батальона. Большинство оставшихся составляли такие же, как и я, крестьянки, неграмотные, но искренне преданные матери-России. Все – моложе тридцати пяти, за исключением одной, по фамилии Орлова. Ей было уже сорок, и она отличалась необычайно тучным телосложением. Мы возобновили учение с еще большим рвением, чем прежде.

День или два спустя позвонил адъютант Керенского и вызвал меня в Зимний дворец на встречу с военным министром. В приемной собралось много людей, я поздоровалась со знакомыми. В назначенное время меня пригласили в кабинет Керенского.

Он решительным шагом расхаживал по кабинету и выглядел мрачным.

– Доброе утро, господин министр, – поздоровалась я.

– Доброе утро, – ответил он холодно, не подав руки. – Вы солдат? – спросил он отрывисто.

– Так точно, – ответила я.

– Тогда почему же не подчиняетесь старшим по званию?

– Потому что в этом деле я полностью права. Приказы начальства противоречат интересам моей страны и нарушают предоставленные мне полномочия.

– Вы обязаны подчиняться приказам! – закричал Керенский, и голос его перешел на визг, а лицо вспыхнуло гневом. – Я требую, чтобы завтра же в батальоне был комитет! Чтобы вы вежливо обращались с девушками! Чтобы вы перестали их наказывать! Иначе я сотру вас в порошок!

И для убедительности военный министр ударил кулаком по столу. Но я чувствовала свою правоту, и эта вспышка раздражения меня не испугала. Наоборот, она только укрепила мою решимость.