- Всё сказал? - он кивает. - А теперь послушай меня. Ни хрена не стоит того, что я потерял. Понятно?! Ни эта фирма, ни всё это бабло, что она приносит. Я бы обменял их на жизнь дорогих мне людей. Понятно?! Вали отсюда, философ.

Рома вышел из кабинета, не сказав больше ни слова. Тоже мне фаталист. Но если вспомнить, каким он к нам пришёл... В этом теперь красивом, высоком, подкачанном, уверенном в себе парне ты не узнаешь того худющего хлюпика.

Походу его слова меня зацепили. Иначе, как объяснить, что вечером после работы я обнаружил, что стою у четвертой городской больницы. К Роминым словам вспомнились слова тёти Шуры, о том, что он не всегда был плохим отцом. Это чистая правда.

Высокий, сильный, добрый, таким я воспринимал его в детстве. Мой папа был моим примером. Мы возились вместе в гараже, мы ездили с ним на рыбалку. Я был сопляком совсем, но он всегда находил то, с чем я могу справиться, и мы все делали вместе. Наверное, эти воспоминания и заставили меня выйти из машины.

Меня не хотели впускать, время посещения закончилось. Но пару купюр сделали свое дело. Меня нарядили в какую-то накидку и бахилы, объяснили, как пройти в отделение. Там мне попался врач, оказывается, лечащий моего отца. Он как раз дежурил сегодня и поэтому всё ещё был в отделении.

- Только давайте сначала ко мне, - пригласил он меня в ординаторскую, узнав к кому я пришёл. - Говорю сразу, - начал он, прикрыв за нами дверь. - Шанса на то, что он выживет не даю. Организм слаб. Алкоголь его отравил и высушил, так что, как он еще жив, одному Богу известно. Кто его так избил, так и не выяснили. Я думаю, что и не будут выяснять. Пьяные разборки никому не нужны. У него есть повреждение внутренних органов. Но при его анамнезе, никто не возьмется лечить оперативно. Он может умереть на операционном столе, это никому не нужно, сами понимаете. Поэтому мы скорее можем просто поддержать его, и позволить дожить без мучений. Если вы понимаете о чем я.

- Нужны деньги?

- Нет, что вы. Мне не нужны. А вот лекарства нужны. Ну и медсёстрам можете дать. Вижу, Вы не бедствуете.

- Если это сейчас намёк, почему же он в таком состоянии, то скажу. Мы не общаемся лет десять, а последние пять, даже не видимся. Он забил на меня, а я, при первой же возможности, на него.

Врач понимающе кивнул. А может просто сделал вид, что понимает.

- Он в четырнадцатой палате, - говорит врач, и я иду к отцу.

Палата шестиместная, на всех койках лежат мужики разных возрастов и диагнозов. Отмечаю, что на тумбочке у каждого есть запас еды и воды, у кого-то книга или газета. Тумбочка отца пустая, даже своей кружки нет.

Он под капельницей, лежит с прикрытыми глазами. От того мужчины, что я знал в детстве, который мог поднять на руки маму и меня одновременно, ничего не осталось. Ну, может только рост, и то, мне кажется, он стал меньше. А может просто я вырос.

Стою, смотрю и честно не знаю, что сказать. Даже как обратиться к нему не знаю. Видимо, почувствовав мой взгляд, он приоткрыл глаза. Когда-то такие яркие и живые, они сейчас были мутными с пожелтевшими белками, и синими их назвать было никак нельзя. Он молча разглядывал меня, явно не узнавая, а потом его лицо исказила гримаса боли, а по вискам потекли слёзы.

- Извините, - прохрипел он. - Вы так похожи на моего сына.

Он стёр свободной рукой слёзы. У меня защипало в глазах. Он не верит, что я могу прийти. Даже не ждёт.

- Это я, - его глаза становятся больше, он даже слегка приподнимается, словно так сможет разглядеть лучше.

- Сынок? - слёзы снова потекли по щекам, на губах появилась улыбка, обнажая ужасные зубы. - Это правда ты?

- Я.

Беру стул, присаживаюсь рядом. Молчим. Я не знаю, о чем с ним разговаривать. У нас нет общих тем. Он тянет ко мне руку, и я подаю свою, он легонько сжимает мои пальцы.

- Ты прости меня, сынок, - говорит он и снова начинает плакать. - Прости. Я виноват, перед тобой и перед мамой. Прости. Я не справился... я не смог, без мамы твоей не смог. Я ведь любил её... Она всем для меня была. Я сломался. Это не оправдание. Нет. Я понимаю, что виноват. И это убивало ещё больше. А потом быть трезвым было совсем невмоготу. Когда трезвеешь, осознаешь, как ты жалок, что ты ничтожество, что не справился с горем. Подвёл любимую женщину и, самое главное, своего ребёнка. Прости меня сынок, если сможешь, когда-нибудь прости. Я подыхаю. Я знаю. Если честно, я бы хотел быстро, но они зачем-то поддерживают во мне жизнь. Я хочу к ней. Пожалуйста, похорони меня рядом. Единственное, о чем прошу. Надеюсь, душа моя не прогнила так как тело, и я не буду ей омерзителен там. Хотя, она может и не простит меня за то, что я тебя не уберег. Но ты молодец, сынок. Ты сильный, ты справился. Я горжусь тобой. Мне тётя Шура говорила, ты хорошо устроился, у тебя своё дело, я рад за тебя, сынок. Прости меня. Прости.

Он перескакивал с одной темы на другую, вспоминал время, когда мама была жива и всё говорил и говорил. Я лишь иногда кивал на его "помнишь?".

Ему сняли капельницу, и он захотел в туалет. На нем были майка и нелепые штаны. Они висели на нем и ему приходилось придерживать их, чтобы они не падали. Заметив мой взгляд, он объяснил, что это тетя Шура принесла ему вещи своего мужа.

Было видно, что двигаться ему больно и он еле идёт. Я проводил его до туалета, а сам пошёл на пост к медсестре.

- Платная палата есть?

- Конечно, - улыбнулась молоденькая девушка.

- Свободная есть? - она взглянула в какой-то журнал.

- Да, но она vip, дорогая очень.

- Переведите Конона Николая. Сейчас.

Глаза девушки полезли на лоб, но она быстро справилась с удивлением.

- Нужно врача поставить в известность.

- Ставь, - она взяла телефон и стала звонить, а я заметил, как отец вышел из туалета и держась за стенку шел в сторону палаты. - У вас пять минут, - обратился к девушке и пошёл его поддержать.

Через минут десять в палату зашла санитарка и сказала, что можно переходить.

- Куда? - не понял отец.

- Тебя переводят в другую палату. Здесь есть какие-нибудь твои вещи?

- Мыло и полотенце в тумбочке.

Глаза снова защипало. Мыло и полотенце. Бля*ь, мыло и полотенце. И шмотки с чужого плеча.

- Пошли, - достав его пожитки, там ещё обнаружился рулон туалетной бумаги, сказал я.

Нас провели в палату. В ней была кровать с хорошим матрасом, стол, телевизор висел на стене. У одной из стен были шкафы, что-то типа небольшой кухни, с микроволновкой и электрическим чайником. В палате была еще одна дверь, заглянул туда. Душ и унитаз. Хорошо, не придётся таскаться в другой конец коридора.

Отец стоял, словно боялся пошевелиться.

- Ты чего замер?

- Сын, - он замялся, - ты это... на кой черт мне эти хоромы.