— Откуда мы знаем, что у Хольберга был этот второй, то есть первый, ребенок, — принялся рассуждать Сигурд Оли. — У нас нет никаких доказательств, только слова Эллиди, будто бы Хольберг изнасиловал другую женщину. А Эллиди — чертов кретин.

— Никто из знакомых Хольберга никогда не говорил, что у него был сын, — добавила Элинборг.

— Из наших информантов Хольберга вообще никто толком не знал, — возразил Сигурд Оли. — В этом все и дело. Он был одиночка — общался с парой коллег по работе, и только, скачивал из интернета порнуху, вел дела с подонками вроде Эллиди и Гретара. Не удивительно, что про него никто ничего не знает.

— Я вот чего не могу понять, — сказал Эрленд, — если сын Хольберга в самом деле существует, то откуда он узнал об Элин, тетке Ауд? Ведь это, наверное, значит, что он знает про Ауд, что она его сестра, так? Если он знает Элин, значит, он должен знать и про Кольбрун и про изнасилование. Но откуда, как он смог все раскопать? Ведь в прессе не было никаких сообщений о подробностях нашего расследования. Откуда у него эта информация?

— Может, ему это сам Хольберг рассказал? — предположил Сигурд Оли. — Как думаешь?

— Ага, может, он его пытал перед тем, как убить, — сказала Элинборг.

— Прежде всего, мы не можем быть на сто процентов уверены, что этот человек, сын Хольберга, существует, — ответил Эрленд. — Элин была в истерике, когда увидела его. И даже если он существует, у нас нет никаких оснований полагать, что он убил Хольберга. Мы даже не знаем, знал ли он о том, что Хольберг его отец, что он родился при таких вот ужасных обстоятельствах. Эллиди говорил, что женщине, которую он изнасиловал до Кольбрун, досталось еще больше, чем ей, как это он выразился, «Хольберг порвал ее на куски». И если она забеременела, то я не представляю себе, как бы у нее хватило духу рассказать об этом сыну. Ведь она даже в полицию не пошла. У нас нет на Хольберга никаких материалов по этому делу. Нам очень нужно найти эту женщину, если она, опять-таки, существует в природе…

— Да-да, а мы тем временем готовим к сносу жилой дом в поисках человека, который, может быть, никакого отношения к этому делу и не имеет, — заметил Сигурд Оли.

— Может, Гретара и нет вовсе в этом подполе, — сказала Элинборг.

— Каким это образом? — не понял Эрленд.

— Ты что думаешь, он еще жив? — уточнил Сигурд Оли.

— Гретар, думаю, знал о Хольберге все, — сказала Элинборг. — Он знал про его дочь, иначе бы не стал делать фотографию ее могилы. И уж конечно, он знал, при каких обстоятельствах она появилась на свет. Если так, то он, скорее всего, знал, есть ли у Хольберга другие дети.

Эрленд и Сигурд Оли с интересом посмотрели на Элинборг.

— Может, Гретар еще жив, — продолжила она, — и вышел на связь с сыном Хольберга. Если так, то вот вам и объяснение, откуда этот сын мог узнать про Элин и Ауд.

— Но Гретар пропал почти четверть века назад, с тех пор о нем ничего не слышали, — возразил Сигурд Оли.

— Ну, это еще не значит, что он мертв, — не уступала Элинборг.

— И тогда… — начал было Эрленд, но Элинборг его перебила:

— Не думаю, что мы можем решительно исключить такую возможность. Почему нам не предположить, что Гретар до сих пор жив? Тела не нашли, может, он уехал из страны. Да еще проще — такому, как он, достаточно сбежать на какой-нибудь удаленный хутор, и все, ищи-свищи. Всем наплевать, никто по нему не скучает.

— Таких случаев я не припомню, — сказал Эрленд.

— Каких случаев? — спросил Сигурд Оли.

— Чтобы пропавший без вести вдруг объявлялся четверть века спустя. Когда в Исландии пропадают люди, они пропадают навсегда. Никогда, ни один человек не возвращался, проведя неведомо где двадцать пять лет. Никогда.

Эрленд оставил коллег следить за делами на Северном болоте и отправился на Баронскую улицу встречаться с патологоанатомом. Тот заканчивал исследование тела Хольберга, как раз закрывал его простыней, когда вошел Эрленд. Тела Ауд нигде не было видно.

— Ну что, нашли девочкин мозг? — спросил врач.

— Нет, — ответил Эрленд.

— Я поговорил со своей старинной подругой, она профессор на медицинском факультете Университета Исландии, объяснил ей, в чем дело. Я вас не спросил, но, надеюсь, вы не против. Она не удивилась, что мозга мы не нашли. Помните, есть такой рассказ у Халльдора Лакснесса?

— Про Навуходоносора? Конечно, я как раз вспоминал его в последние дни, — сказал Эрленд.

— Называется «Лилия», кажется, не так ли? Я давно его не перечитывал, но там, кажется, такой сюжет — два студента-медика похищают тело, а вместо него в гроб кладут камни. В те дни никто не следил за органами и телами, Лакснесс совершенно прав. Тем, кто умирал в больницах, делали вскрытие, если только это не запрещала полиция, собственно, вскрытия проводились в анатомических театрах для студентов. Иногда изымались органы, какие угодно и в любом количестве. А потом тело зашивали и покойника хоронили, как полагается. В настоящее время все совсем по-другому. Аутопсию делают только в случае согласия родственников, а органы изымаются, только если соблюден ряд обязательных условий. Так что в наши дни никто ничего не ворует.

— Вы в этом уверены?

Врач пожал плечами.

— Мы ведь не об органах для трансплантации ведем речь? — уточнил Эрленд.

— Это совершенно другое дело. Как правило, люди соглашаются отдать органы покойных родственников, если речь идет о жизни и смерти.

— А где находится исландский банк органов?

— Да в одном этом здании их тысячи, — ответил врач. — Прямо здесь, на Баронской улице. А самая большая коллекция в Исландии — коллекция Нильса Дунгаля, он был деканом медицинского факультета в первой половине двадцатого века.

— Вы можете меня проводить туда? — спросил Эрленд. — Ведь там, наверное, есть список, откуда органы?

— Разумеется, все тщательно задокументировано. Я взял на себя смелость проверить сам, но для вас ничего не смог найти.

— Ну и где же тогда мозг нашей девочки?

— Вам лучше поговорить с моей подругой, посмотрим, что она скажет. Думаю, в университете тоже есть свои реестры органов.

— Почему вы мне сразу об этом не сказали? — спросил Эрленд. — Сразу, как поняли, что мозга в черепе у девочки нет? Вы что-то подозревали, не так ли?

— Поговорите с моей подругой. Думаю, я вам и так рассказал больше, чем должен был.

— Значит, в университетской коллекции есть свой реестр?

— Да, насколько мне известно.

Врач записал для Эрленда координаты своей знакомой и попросил оставить его в покое — ему нужно работать.

— То есть вы знали про Кунсткамеру, — сказал Эрленд.

— Да, один из залов в этом здании называли Кунсткамерой, — ответил врач. — Его закрыли некоторое время назад. Не спрашивайте меня, что стало с содержимым, я не имею ни малейшего понятия.