Любава неожиданно быстро расправилась с вином. Поставила пустой бокал на стойку и вопросительно посмотрела на Комлева. Как видно, она хотела побыстрее покончить с делом.

Поймав ее вопросительный взгляд, Комлев печально вздохнул и не без сожаления осушил свой бокал.

– Ну что… пойдем, пожалуй? Она же в каюте у вас, да? – предположила Любава.

– Я пойду с вами куда угодно, Любава Андреевна. Но…

– Что – «но»? – насторожилась военврач.

– Но тут есть один нюанс… За который я сразу прошу у вас прощения… Это все журнал, наверное, виноват. – Комлев кивнул на экземпляр «Театральной жизни», распластавшийся на соседнем стуле. – Настроил меня на неправильный лад…

– Что за нюанс, Леонид?

– Нюанс в том, что я не Леонид.

– Ой, извините… Я могла перепутать. – Щеки Любавы зарделись.

– Вы тут ни при чём. Просто я не Желебов.

– Шутите?

– Нет. – Комлев посмотрел на Любаву с печальной ласковостью, которую не одна женщина до Любавы нашла неотразимой.

– Не понимаю…

– Я соврал, что я Желебов, чтобы украсть у судьбы эти десять минут в вашем обществе, – сказал Комлев с мучительной улыбкой.

Любава глядела на него округлившимися от испуга глазами.

Затем она стиснула виски пальцами. Голова ее поникла. Длинные волны черных как сажа волос поползли по плечам, закрыли лицо. Комлеву показалось, девушка сейчас заплачет.

Сердце его сжалось. Ему вдруг стало по-настоящему стыдно. А вдруг прилет этого Желебова действительно важен для нее? Может, прелесть Любава месяц его ждет? Да от таких розыгрышей любая, даже самая спокойная девушка запросто проникнется к шутнику болезненным отвращением!

Плечи Любавы сотрясались.

Но она не плакала. Она хохотала.

Вначале беззвучно, а затем все звонче, все шире рассыпаясь смехом. На нее и Комлева теперь глядела добрая половина завсегдатаев кают-компании.

Любава смеялась минуты две. Заразительно, сочно, бессильно всплескивая руками. Это было похоже на приступ.

Комлев тоже улыбнулся. Пожалуй, расскажи он ей самый смешной анекдот из своих изобильных запасников, он не мог бы рассчитывать и на десятую долю этого веселья.

Когда Любава кое-как успокоилась, Комлев сказал:

– Господи… Если бы вы знали, как я рад, что вы не обиделись…

– А с чего вы взяли, что я не обиделась? – вытирая слезу пальцем, спросила Любава.

– Вы же смеетесь!

– Это разные вещи. Смех – это смех. А обиделась – это обиделась… Это же свинство ужасное – так вот делать!

– Свинство. Согласен. – В голосе Комлева звучало искреннее раскаяние. – Но если бы я сказал вам правду, вы бы сразу ушли. А так – остались.

– Логично.

– А все же интересно, что вас так сильно насмешило.

С минуту Любава колебалась, стоит ли говорить незнакомцу правду. Но затем решилась:

– Еленушка Желтоглазова – это моя одноклассница, она дочка капитана «Урала». А капитан третьего ранга Желебов – ее новый ухажер. Желебова недавно назначили на «Урал», и Еленушка, она обожает всякие такие оказии, случайные стыковки, совпадения, ну вы понимаете, решила мне подарочек сообразить…

– И в чем же тут… пикантность?

– Пикантность в том, – Любава перешла на полушепот, – что Еленушка, она… ну… как вам сказать… симпатичная, конечно… Но она такая… пышечка… Учится в аспирантуре на физическом факультете… Думает в основном о науке, о солитонах каких-то там… И в общем, считает, что не внешность красит женщину, а… ну, душа… интеллект!

– Короче, дурнушка.

– Ну не совсем, – замялась Любава. – Но я же ее парней видела… Они все такие… одухотворенные… но не очень видные, что ли. Ну по крайней мере неухоженные. И тут я вижу вас. И обалдеваю. Такой франт, хоть сейчас в прямой эфир, стрижка, манеры… Думаю, что-то сдохло в лесу. И где Еленушка такого отхватила?

Теперь пришел черед Комлева смущаться. Столь откровенный комплимент. От такой молоденькой, в сущности, девчонки, хоть и военврача…

– Что же она, ваша Еленушка, вам фотографию своего Желебова не прислала?

– Прислала, но она телефоном была сделана. В профиль мне показалось: похоже. Электронный секретарь желебовской каюты сказал, что хозяин находится в кают-компании… А бармен сообщил, что вы и есть новенький, сегодня прибыли. Вначале показалось, все сходится…

– Ну в этом-то я не соврал. Я действительно сегодня прибыл!

– Это делает вам честь. – Любава вновь улыбнулась, но на этот раз как-то таинственно.

И тут Комлев понял, что если сейчас не закажет еще вина, не ровен час нить нового знакомства, с таким трудом свитая из радужных паутинок случая, вот-вот оборвется. И он останется скучать над своим березовым соком до самого отбоя. Бармен, к счастью, понял Комлева с одного полужеста.

– Между прочим, меня зовут Владимир, – сказал он, осторожно пододвигая свой бокал к бокалу Любавы. – Владимир Комлев. Значит, за знакомство?

Но Любава медлила в нерешительности. Комлев боялся даже гадать о причинах. Вдруг он ей надоел? Опротивел? А может, у нее дежурство ночное? Ведь у врачей должны быть ночные дежурства?!

«Только бы не ушла… Ради всего святого!»

– Знаете что, а давайте к тем кактусам пойдем, там как-то укромней, – наконец предложила Любава. – А то тут… в общем, все на нас смотрят.

Комлев, который был настолько увлечен собеседницей, что не замечал ничего вокруг, наконец обвел кают-компанию добродушным взглядом. Что ж, Любава была права. Они находились в фокусе народного внимания. Кто глядел глумливо, кто любопытно, кто завистливо, а кто и вовсе делал вид, что на счастливчика кап-два и его сногсшибательную кралю не смотрит и поглощен исключительно свои пивом с тигровыми креветками.

– Почти Ван Гог. «Едоки виагры», – вполголоса процедил Комлев.

– Что?

– Не важно.

Они обосновались за столиком в уютной выгородке, возле псевдоокна, за которым затейливый дизайнер по интерьерам воссоздал ни много ни мало мексиканский ландшафт.

На переднем плане каменистая пустыня, утыканная цветущими громадинами кактусов (не поймешь, живые или муляжи), чуть дальше – несколько седых, в белом муаре, валунов, повернутых к зрителю самым фотогеничным боком, а еще дальше, в жемчужно-желтой фата-моргане никогда не оканчивающегося полдня, горный кряж… Вот это, конечно, голограмма.

По ВКТ объявили время ужина. Но Комлев и Любава решили в трапезную не ходить. Обоим не хотелось прерывать импровизированные посиделки.

Чтобы не умереть с голоду, Комлев заказал еды в баре.

Для себя он отметил куриные грудки в горчичном соусе, а Любаве взял… вареников с малиной и фруктовый салат.